– Ноги моей здесь больше не будет, – выкрикнул на прощанье пан Топор, швыряя горсть монет на стол. – Пойду к еврею, не будь я Топор, герба Топор!
Корчмарь выбежал за ним, раздирая на груди рубаху в доказательство того, что он совершенно бессилен против столь знатного пана, решившего провести ночь в его корчме.
Брат Макарий потянулся было за своим мешком, но вельможа дал ему знак остаться. Квестарь сообразил, что здесь ему перепадет куда больше, чем у Мойше, поэтому уселся в углу и стал наблюдать за беготней челяди. Когда все приготовления были закончены и комната, устланная персидским ковром и завешанная турецкими тканями, приняла вид, достойный такого высокопоставленного лица, слуги внесли сверкающий оловянный таз, наполненный розовой водой, и льняное полотенце, которое два гайдука держали осторожно, словно ребенка на крестинах. Вельможа смочил пальцы и тщательно вытер их. Можно было приступать к ужину. Матеуш, склонив голову, стоял в углу и, вероятно, про себя уже подсчитывал барыши, которые останутся от посещения его корчмы столь знатной особой. На каждый знак пальцем он срывался, как заяц с межи, и бежал сломя голову, не забывая, однако, покрикивать на слуг. Магнат уселся поудобнее на специально положенных сафьяновых подушках и вытянул ноги. Двое слуг опустились на колени и осторожно сняли с него сапоги.
– Что это ты, святой отец, смелость потерял? – спросил вельможа дружеским тоном.
– Я смелость теряю только при виде полного бочонка, содержимое которого старше меня, – ответил брат Макарий.
– Определение точное, – сказал магнат, – только не подходящее для данного случая. Ты, отец, молчишь, словно в первый раз человека увидел. Признайся, тебе, наверное, не приходилось встречать таких, как я? Добродетель монахов заключается в послушании и правдивости.
– Напротив, добродетель монашеских орденов – это логика и диалектика. А что касается высоких господ, то я знал одного видного магната.
– Кто же был этот высокий пан? – зевая во весь рот, спросил вельможа.
– Заучить его титулы мне было трудно – такие они были длинные и запутанные. Однако я его хорошо запомнил.
– Что же ты можешь мне о нем сказать?
– Ничего не скрою из того, что я о нем знаю, – продолжал брат Макарий. – Он был, скажу я вам, так же глуп, как и богат.
При этих словах один из стоявших рядом слуг бросился на квестаря. Это был, судя по поведению, шляхтич, но, видно, из захудалых: и одежда у него была заношенная, и своего хозяина он охранял, как цепной пес.
– Оставь его, пан Тшаска, – жестом успокоил вельможа своего прислужника. – Продолжай, отец.
– Так вот, я и говорю, – пан этот был так же богат, как и глуп, а так как богатства его никто не подсчитывал – такое оно было большое, – то и величину его глупости трудно было постигнуть.
Вельможа улыбнулся, словно догадываясь, кого квестарь имел в виду. Наверное, он считал героем рассказа одного из своих недругов, и это доставляло ему удовольствие.
– Ну, и что же дальше, отец?
– А больше я не запомнил, прошу прощения у вашей ясновельможной милости.
– От тебя, смотрю я, толку мало, преподобный. Ну, а как ты исполняешь монашеский обет?
Брат Макарий ударил себя в грудь.
– Я мирянин и никаких монашеских обетов не давал. Хожу собираю милостыню, пользуюсь людской добротой и врожденным стремлением к благим делам.
– Да ты хоть «Pater noster» знаешь?
– Знаю благодаря моей матушке, которая эту науку вбивала мне палкой в спину, повторяя вслух молитву для укрепления своих собственных сил перед недремлющим оком божьим.
Магнат, потянувшись, расправил конечности и приказал подать вина. Брат Макарий заерзал на скамейке. Он сразу учуял, каким вином угостит Матеуш такого благородного гостя, и уж теперь никакая сила не смогла бы вытащить его из комнаты, старайся тут хоть тысяча слуг.
– А ты знаешь, отец, кто я такой? – спросил вельможа.
– Догадываюсь.
– Тогда выскажи свою догадку надлежащими словами.
– Ты, наверное, один из тех, кто не сеет, не жнет, а в житницы собирает.
Вельможа гневно засопел и покосился на квестаря, который, сложив руки на животе, сидел, с невинным видом уставившись в пространство.
– Что ты хотел этим сказать? – высокомерно фыркнул магнат. – Если в этих словах заключается что- либо оскорбительное, ты будешь примерно наказан.
Вельможа двинул пальцем, и шляхтич, которого звали Тшаска, грохоча кривой саблей, подскочил к столу. Как коршун, навис он над головой квестаря.
– Ну, отец! Забыл, что ли, как языком поворачивать?
Брат Макарий взглянул исподлобья на пана Тшаску.
– Отвечай, поп, – зарычал тот, – а то я тебе начисто побрею голову, хоть у тебя и так на волосы неурожай!
– Хватит, – остановил его квестарь. – Хоть голосок у тебя, брат, и красив, но я к такому нежному пенью не привык, поэтому замолчи и пощади мои уши.
