поклонника, который предложил ей руку и в скором времени был щедро вознагражден небесами за свой удачный выбор.
Брат Макарий покорно принимал знаки расположения мудрого монаха и покорно подставлял свою физиономию под старческую руку.
– Ну, ну, сам бог внушил тебе, брат мой, этот замысел, – нежно сказал отец Розмарин, оскалив зубы в улыбке, – видно, в последнее время ты вел исключительно набожный образ жизни.
– Вел, отец, – подтвердил квестарь, – но лишь здесь, в этой уединенной обители, пришла мне в голову мысль, подтверждающая общее мнение о святости нашего монастыря.
– Да-да, имей в виду, что именно наши умы помогли тебе, брат мой, овладеть принципами логики и диалектики, не забывай об этом. Ведь монастырь наш, как никакой другой, пользуется милостями божьими. Тут, в этих стенах, под влиянием наших молитв рождаются идеи. Без нас, брат мой, мир, погрязший в пороках и омерзительной нечисти, недалеко бы ушел.
Квестарь молитвенно сложил руки и вознес очи кверху.
– Я об этом всегда и везде не перестаю думать, куда бы ни занесли меня ноги.
– Значит, ты поступаешь правильно, и за это мы не оставим тебя в своих молитвах. А теперь скажи-ка, брат мой, содержат ли в этом имении скотинку так, как положено твари божьей?
– Содержат, содержат, отец мой, но она могла бы находиться в лучшем состоянии, если бы отцы- иезуиты обращали на нее побольше внимания.
– Ах, злодеи окаянные, как же они мне имущество губят, – воскликнул отец Розмарин, гневно потрясая кулаком. – Наверное, с курами и цесарками они поступают не лучше?
Брат Макарий наклонил голову в знак того, что такая же участь и домашней птицы.
Отец Розмарин, охваченный святым возмущением, ходил по келье и ругал на чем свет стоит иезуитов. Квестарь скромно стоял в углу, уставившись в пол, и ни единым словом не прервал излияний благочестивого монаха.
– Пусть сгинут эти еретики, эти негодные бродяги! Наконец он успокоился, подошел к брату Макарию и взял его за подбородок.
– Но ты, брат мой, являешься орудием веры, и пусть свершится справедливость.
Квестарь приложил руку к сердцу.
– К этому я и стремлюсь, отец мой.
– Ведь, как говорится в священном писании, семь неурожайных лет миновали, теперь нас ожидает семь лет обильных и семь коров тучных.
– Десять раз по семи, отец мой. Настоятель от радости захлопал в ладоши.
– Ты, брат, говоришь, как хороший проповедник, даже слушать тебя приятно. Ну, продолжай рассказ: ничто так не способствует хорошему настроению после утренней молитвы, как созерцание того, что нас ожидает.
Квестарь приблизился к настоятелю, смиренно склонил голову и, не смея поднять глаз, сказал:
– Нужно лишь немного денег, чтобы приобрести одеяние голубого цвета.
Монах отшатнулся, будто ему наступили на ногу.
– Денег, говоришь? – повторил он, недовольно перебирая губами. – Да неужели ты сомневаешься в своих силах, в божьей помощи и христианском милосердии? Где же взять денег, если наш монастырь живет милостыней?
– Отче преподобный, – прервал квестарь, – я нимало не сомневаюсь, что каждый наш грош идет на богоугодные дела и что милосердие людское безгранично, но голубое одеяние у ближних на слово божье не купишь. Ведь в нашем городе нет такого торговца шелковым товаром, который был бы настолько благочестив, что дал бы хоть локоть материи в обмен за спасение души.
– А… у тебя самого, брат мой, нет ли за пазухой какого-нибудь кошелька?
Брат Макарий горестно воскликнул:
– Я ведь, отец мой, гол, как крепостной мужик!
Настоятель захлопал глазами и выдавил из себя ласковую улыбку:
– Это не такой уж тяжкий грех. А может быть, любезный брат, ты что-нибудь одолжишь монастырю?
– Рад бы, – ответил квестарь, почесывая лысину, – но каждый грош вызывает во мне омерзение, и я его сразу же кладу в общий кошель.
– А может быть, у тебя все же кое-что припрятано?
Квестарь развел руками:
– Нет, святой отец, я не кривлю душой.
Монах не сдавался. Он нежно приласкал брата Макария и еще раз спросил:
– А не припомнишь ли? Дай-ка я помолюсь, укреплю твою память, брат мой. In nomine patris et filii…
Отец Розмарин встал на колени и погрузился в молитву, тяжело вздыхая и сопя, словно нес тяжс-сть непомерную. Брат Макарий встал рядом, тихонько бормоча что-то и время от времени украдкой поглядывая на отца Розмарина, чтобы удостовериться, не кончил ли тот молиться. Наконец монах поднялся, сурово нахмурил брови и, засунув руки в рукава, спросил:
