огляделся.
– Трофеи захвачены! – радостно воскликнул он, размахивая рукой. – Бейте этих бездельников, бабоньки, лупите, колотите изо всех сил! Никому не спускайте, ведь написано: какой меркой тебе мерят, такой надо и возвращать. Не ленитесь, бабоньки! Всыпьте им как следует за ваших мужиков. Бейте этих собачьих детей!
Женщины рьяно принялись за дело. Дворовых мигом разложили, как снопы, на лужайке, а на тех, кто пытался убежать, взгромоздились бабы и, придавив их своими задами к земле, отдыхали после жестокого боя.
Брат Макарий, воодушевленный победой, плясал от радости, но не мог отойти от бочки: затычка куда-то затерялась и бочонок нечем было закрыть. Тогда он оторвал край рясы, сделал из него кляп и забил отверстие, а ладонь с блаженным видом облизал – уж очень ему пришлась по вкусу эта водка.
– Неплохо вышло, – сказал он, обходя поле боя. Избитые дворовые, скуля, просили о пощаде.
– Так вам, собачьим детям, и надо! Так вам и надо – не выслуживайтесь на чужой беде. Повесить бы вас на сухой осине! Скулите, изверги окаянные, скулите! На кол бы вас посадить, рожей сунуть в муравьиную кучу, подлецы проклятые!
Бабы гордо ходили вокруг. Особенно крепко они избили эконома, у которого все лицо распухло от ударов. Квестарь хвалил женщин, похлопывая их по спинам.
– Ну и задали мы им жару! – потирал он руки.
– Да ведь ты, отец, в это время не помогал нам, а бочкой занимался, – сказала одна растрепанная женщина в сильно порванном платье.
– Ах ты, неблагодарная! – всплеснул руками брат Макарий. – Да кто же вас распалил огнем ангельским? Кто же усмирил гордыню эконома, кто повел вас в этот бой?
Женщина, подбоченившись, вызывающе ответила:
– А бочонок, преподобный отец?
Квестарь молитвенно сложил руки и опустил взор.
– Несчастная! Разве тебе не известно, что нам, духовным лицам, никак не пристало заниматься делами, недостойными монашеской одежды и святого обета.
– А бочонок, преподобный отец?
– Не бочонок, а бочка, душенька. Разве можно было допустить, чтобы дар божий зря пропадал?
– К черту водку! – хором закричали бабы. – В ней все наше горе! Это зараза дьявольская!
Они, размахивая кулаками, подскочили к бочкам, которые спокойно лежали на лугу в зарослях репейника и ромашки.
Квестарь, раскинув руки, собственной грудью прикрывал бочки.
– Не трогать! Это моя военная добыча! In nomine patris! – отгонял он баб, наскакивавших со всех сторон, а ту, которая оказалась поближе, угостил даже веревкой, и она, охнув от боли, отступила.
Вдруг шум усилился – это эконом попытался было бежать, но женщины быстро выбили у него эту мысль из головы, и он покорно съежился, закрыв от стыда лицо руками.
Квестарь, обеспечив сохранность водки, проворно поймал лошадь, которая без присмотра паслась на лугу, и запряг ее в телегу. Все гурьбой вышли на дорогу. Избитого мужика положили на сено. Женщины взяли его на свое попечение. Дворовых гнали впереди, и бабы, злость у которых уже прошла, посмеивались над ними. Квестарь же удачным словцом подзадоривал победительниц.
– А ну-ка, мать, давай сюда похлебку, которую ты оставила ради рыцарского ремесла, – обратился он к Ягне, угощавшей его перед побоищем.
Молодка мигом привела себя в порядок и вынесла брату Макарию дымящуюся миску.
– На, отец, подкрепись с божьей помощью.
Брат Макарий усердно принялся за еду, и в миске показалось дно еще до того, как он сумел послать благодарственный вздох богу. Затем он вытер рот и, наполнив свою кружку для подаяния водкой, завершил трапезу.
Бабы начали проявлять нетерпение. Ребятишки уже хныкали: солнце зашло и приближалась пора ужинать. Поэтому квестарь приказал дворовым подойти к бочкам, налил каждому водки и заставил пить, пока у тех глаза на лоб не вылезли. Затем, взяв плеть, брат Макарий пригрозил слугам:
– Слушайте вы, холуи несчастные. Ради милосердия человеческого я отпускаю вас, но смотрите, чтобы вы в последний раз брались за такую работу. Иначе я приду, всыплю вам по первое число, ноги повыдергиваю и на перекресток выброшу на радость воронам и лесным зверям.
Женщинам не хотелось отпускать своих мучителей, но когда квестарь строго приказал им, пригрозив проклятием, они перепугались и оставили дворовых в покое.
– Отец, отпусти и меня! Я глубоко раскаиваюсь, – взмолился эконом, которого продолжали охранять как зеницу ока.
– С тобой, – заявил ему брат Макарий, – я рассчитаюсь сам, потому что ты неисправимый грешник и негодяй, достойный виселицы. А вы, милые сердцу моему бабоньки, идите по домам и вознесите хвалу небесам, что встретили меня и что я вас вдохновил на такие дела.
– Повесь его! – требовали бабы, собираясь уходить.
Эконом задрожал от страха, как осиновый лист.
– Хорошая мысль, – похвалил квестарь, – ничего лучшего он не заслуживает. Я сам займусь этим, вешать разбойников – моя специальность.
