10 декабря 122 г. кончились трибунские полномочия Гая. 1 января 121 г. вступили в должность новые консулы. Для врагов Гая настал благоприятный момент, чтобы попытаться спровоцировать его на открытое выступление и окончательно погубить. Поводом для этого избрали вопрос о Юнонии. Народный трибун Минуций Руф внес законопроект о ее ликвидации. В то же время шла обработка общественного мнения: из Африки пришли известия, что порыв ветра раскидал на алтарях внутренности жертвенных животных, а волки растащили межевые столбы. Это было истолковано авгурами как неблагоприятное предзнаменование.
Народное собрание, которое должно было решить судьбу Юнонии, собралось на Капитолии. На этот же день Л. Опимий назначил заседание сената. Вооруженные аристократы заняли храм Юпитера. Сторонники Гая также имели при себе оружие. Во время собрания кем-то из гракханцев был убит ликтор консула, бросивший оскорбительное замечание по адресу демократов. Труп его сразу же торжественно принесли в сенат. Сенаторы, будучи действительно возмущены этим убийством или, вернее, только разыгрывая возмущение, постановили облечь консула Опимия чрезвычайными полномочиями для восстановления порядка[262].
Ночью обе стороны готовились к решительной схватке. Консул отдал распоряжение, чтобы вооруженные сенаторы и всадники со своими клиентами и рабами заняли Капитолий. Гай Гракх и Фульвий Флакк совещались со своими сторонниками. Толпа любопытных еще с ночи собралась на форуме.
На другой день утром Гай и Фульвий были вызваны в сенат, чтобы дать объяснения по поводу предъявленных им обвинений. В ответ на это они с вооруженным отрядом заняли Авентин. В сенат был послан младший сын Фульвия для переговоров. Но из последней попытки избежать кровопролития ничего не вышло. Молодой Флакк был арестован, а консул Опимий дал приказ своим вооруженным силам атаковать Авентин. Сопротивление гракханцев было быстро сломлено. Флакк попытался скрыться в каком-то помещении, но был найден и убит вместе со своим старшим сыном. Гай, отступая с Авентина, вывихнул себе ногу. Два его друга на некоторое время задержали преследователей, так что Гаю удалось перебраться по мосту на другой берег Тибра. Но враги приближались. Не желая попасть в их руки живым, Гай приказал убить себя сопровождавшему его рабу. Исполнив приказание господина, раб сам лишил себя жизни. Головы Гая Гракха и Фульвия Флакка были отрезаны и принесены консулу Опимию, их трупы брошены в Тибр, имущество конфисковано. Общее число гракханцев, погибших в этот день и позднее, достигло 3 тыс. человек.
Оба брата-реформатора были яркими личностями. Тем более напрашивалось сравнение между ними. Такое сопоставление сделал Плутарх (Тиберий и Гай Гракхи, 2—3): «Точно так же, как статуи и картины, изображающие Диоскуров, наряду с подобием передают и некоторое несходство во внешности кулачного бойца по сравнению с наездником, так и эти юноши, одинаково храбрые, воздержанные, бескорыстные, красноречивые, великодушные, в поступках своих и делах правления обнаружили с полной ясностью нема лые различия...
Во-первых, выражение лица, взгляд и жесты у Тиберия были мягче, сдержаннее, у Гая резче и горячее, так что, и выступая с речами, Тиберий скромно стоял на месте, а Гай первым среди римлян стал во время речи расхаживать по ораторскому возвышению и срывать с плеча тогу... Далее, Гай говорил грозно, страстно и зажигательно, а речь Тиберия радовала слух и легко вызывала сострадание. Наконец, слог у Тиберия был чистый и старательно отделанный, у Гая — захватывающий и пышный. Так же различались они и образом жизни в целом: Тиберий жил просто и скромно, Гай в сравнении с остальными казался воздержанным и суровым, но рядом с братом — легкомысленным и расточительным, в чем упрекал его Друз, когда он купил серебряных дельфинов, заплатив по 1200 драхм за каждый фунт веса.
Несходству в речах отвечало и несходство нрава: один был снисходителен и мягок, другой колюч и вспыльчив настолько, что нередко во время речи терял над собою власть и, весь отдавшись гневу, начинал кричать, сыпать бранью, так что в конце концов сбивался и умолкал. Чтобы избавиться от этой напасти, он прибег к услугам смышленого раба Лициния. Взяв в руки инструмент, который употребляют учителя пения, Лициний, всякий раз, когда Гай выступал, становился позади и, замечая, что он повысил голос и уже готов вспыхнуть, брал тихий и нежный звук; откликаясь на него, Гай тут же убавлял силу голоса, приходил в себя и успокаивался. Таковы были различия между братьями; что же касается отваги перед лицом неприятеля, справедливости к подчиненным, ревности к службе, умеренности в наслаждениях, то они не расходились нисколько» (пер. С. П. Маркиша).
Конец аграрной реформы. Историческое значение деятельности Гракхов
Как ни свирепствовала в первое время реакция, но целиком уничтожить дела Гракхов она не могла. Важнейшие мероприятия и законы Гая Гракха прочно вошли в жизнь, так как отвечали назревшим общественным потребностям. Суды надолго остались в руках всадников, откупная система получила дальнейшее развитие в том направлении, которое было намечено Гаем. Вероятно, сохранились италийские колонии. Удержался и новый тип колоний вне Италии. В Юнонии фактически остались колонисты, хотя законом Минуция Руфа колония как таковая была упразднена (уже после гибели Гая). В 118 г. была выведена колония в Нарбон (в Южной Галлии, недалеко от Пиренеев). Вероятно, уцелели и многие второстепенные законы Гая Гракха.
Сложнее обстояло дело с аграрной реформой. Отобрать назад несколько десятков тысяч мелких участков, нарезанных из государственной земли, было невозможно: никакая реакция не могла на это пойти, не рискуя вызвать гражданскую войну. Но можно было так изменить аграрный закон, чтобы, не покушаясь прямо на новую мелкую собственность и даже, по-видимому, действуя в интересах новых собственников, извратить саму идею аграрной реформы и тем привести ее к диаметрально противоположным результатам. Это тем легче было сделать, что в аграрном законе содержались пункты утопические, противоречащие экономическому развитию. Таковы были статьи закона, касавшиеся неотчуждаемости земельных на делов.
Реакция и пошла по этому пути. Прежде всего, возможно, еще в 121 г., наследственная аренда и неотчуждаемость гракханских участков были отменены. Это не могло вызвать ни малейшего протеста со стороны их держателей. Наоборот, они были довольны тем, что руки у них оказывались развязанными. Но зато теперь вновь открылась возможность скупки крестьянских наделов крупными собственниками.
«И немедленно богатые стали скупать участки у бедных, — говорит Аппиан, — а иной раз под этим предлогом и насильно отнимали их. Положение бедных еще более ухудшилось» (I, 27).
Затем была упразднена аграрная комиссия (вероятно, в 119 г.). Тогда же было установлено, что государственные земли не подлежат дальнейшим переделам и что участки государственной земли в рамках законной нормы, находящиеся в руках посессоров, являются их полной собственностью. Однако такие участки были обложены особым налогом. Суммы, полученные отсюда, подлежали раздаче народу.
Наконец, вероятно, в 111 г., было отменено и это последнее ограничение частной собственности. По закону народного трибуна Спурия Тория (lex Thoria)[263], подытожившему предыдущее законодательство, все бывшие государственные земли, независимо от того, являлись ли они мелкими наделами, полученными по lex Sempronia, или крупными участками в рамках лимитов, установленных тем же законом (500—1 тыс. югеров), объявлялись частной собственностью, не подлежащей ни дальнейшим переделам, ни обложению. В будущем частным лицам запрещалось занимать государственные земли, которые исключительно должны были сдаваться в аренду цензорами или служить общественными пастбищами. Чтобы задобрить мелких собственников, для бесплатного пользования пастбищем был установлен очень низкий максимум: 10 голов крупного и 50 голов мелкого скота.
Таким образом, окончательным результатом аграрной реформы оказалось полное торжество частной собственности на землю. Причины этого лежали не столько в реакции, сколько в экономике. В конце II в. до н. э., в эпоху расцвета рабовладельческого строя, нельзя было искусственно возродить мелкое сельское хозяйство, и сама жизнь отмела те утопические элементы, которые были в аграрной реформе. Исторические результаты реформы в известной степени оказались противоположными тем целям, которые ставили перед собой реформаторы. Хотя положение римского крестьянства на некоторое время улучшилось, аграрный вопрос не был решен и, заметим, не мог быть решен в рамках рабовладельческой системы. Наоборот,
