История Рима (с иллюстрациями)

всю хозяйственную жизнь и глубоко проникло в быт и нравы всего населения. Рабство было причиной расцвета древней культуры. «Только рабство, — говорит Эн­гельс в 'Анти-Дюринге', — сделало возможным в более крупном масшта­бе разделение труда между земледелием и промышленностью и таким пу­тем создало условия для расцвета культуры Древнего мира — для грече­ской культуры. Без рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и греческой науки; без рабства не было бы и Римской империи» (Соч., т. 20, с., 185). Но рабство же и погубило эту культуру.

Из всех исторических форм эксплуатации (рабство, крепостничество, капитализм) рабство являлось самой грубой, жестокой и хищнической. Раб не считался человеком: он был собственностью господина, вещью, това­ром. Раб не имел собственных средств производства и не получал платы за свой труд. Он работал из-под палки, под угрозой бесчеловечных наказа­ний, в каторжных условиях жизни. Естественно поэтому, что труд раба был крайне непроизводителен. Он небрежно обращался с орудиями, ло­мал их, бил скот, пользовался всяким случаем, чтобы обмануть хозяина и увильнуть от работы. Вот почему при рабстве уровень техники очень ни­зок: отсутствуют сложные станки и инструменты, не может появиться ма­шина, нет технического разделения труда. Рабство являлось тормозом тех­нического прогресса.

Мало того. Более дешевый рабский труд вытеснял свободный труд мелких производителей — крестьян и ремесленников. Не будучи в со­стоянии выдержать конкуренции крупного рабовладельческого хозяйства, они разорялись и превращались в хронических безработных, в декласси­рованную массу люмпен- пролетариев, живших подачками богачей или служивших в наемных войсках. Рабство порождало нетрудовую, парази­тическую психологию у свободных людей: «Рабство там, где оно являет­ся господствующей формой производства, превращает труд в рабскую деятельность, т. е. в занятие, бесчестящее свободных людей. Тем са­мым, — писал Ф. Энгельс, — закрывается выход из подобного способа производства, между тем как, с другой стороны, для более развитого про­изводства рабство является помехой, устранение которой становится на­стоятельной необходимостью. Всякое основанное на рабстве производ­ство и всякое основывающееся на нем общество гибнут от этого проти­воречия» (там же).

Рабство истощало производительные силы еще и другим путем. Вся­кое расширение рабовладельческого хозяйства требовало новых рабов. Давали их главным образом война и пиратство, так как размножение ра­бов естественным путем шло слишком медленно. Мы видели, что расцвет римского рабовладельческого хозяйства во II и I вв. до н. э. явился резуль­татом завоевания и ограбления провинций. Но такая система грабежа в конце концов должна была подорвать производительные силы Средизем­ номорского района. Правда, империя ослабила гнет, лежавший на провин­циях, и в I—II вв. н. э. это дало некоторое улучшение их положения. Но это улучшение оказалось временным и поверхностным. Оно состояло толь­ко в том, что хищническая система управления была заменена более упо­рядоченной. Налоги собирались теперь не откупщиками, а императорски­ми чиновниками. Их выколачивали более организованным путем, но ре­зультаты были те же, по крайней мере, для массы провинциального населения.

Как бы ни улучшали систему провинциального управления, поправить дела было уже нельзя. В течение многих столетий рабство истощало Древ­ний мир, и к началу империи сказались все роковые последствия этого. Мы указывали выше, что Италия, главный очаг рабства и главная арена опустошительных гражданских войн II—I вв. до н. э., раньше всего была охвачена кризисом. Мы видели также, что попытки борьбы с ним не дали результатов. Кризис все расширялся и начал охватывать провинции, так как он не был только местным явлением: это был кризис всей рабовла­дельческой системы. Ярче всего он проявился в падении старого латифундиального хозяйства. Во времена Республики основой сельского хозяй­ства являлась латифундия, т. е. крупное поместье, где работа в основном производилась силами рабов, принадлежавших к данной латифундии. Только на период страды — сбор оливок, выжимание винограда и т. п. — владелец нанимал некоторое количество свободных рабочих. Иногда не­большая часть земли сдавалась в аренду соседним крестьянам, так называ­емым колонам. Таково было положение в период расцвета рабовладель­ческого хозяйства.

Картина меняется с I в. империи. Мы приводили выше жалобы Колу­меллы на непроизводительность рабского труда. Образованные и мысля­щие круги античного общества отдавали себе довольно ясный отчет в при­чинах аграрного кризиса. Практический выход отсюда мог состоять толь­ко в замене рабовладельческой формы эксплуатации другой, более высокой, более производительной. С этой целью собственники земли начинают по­мещать часть рабов на мелких участках, давая им в пользование средства производства. Такие приписанные к земле рабы (adscripticii или glebae adscript!), как их стали называть, получали право пользоваться частью уро­жая, отдавая другую часть господину. С другой стороны, землевладельцы все шире начали сдавать землю свободным арендаторам, колонам. Однако эта «свобода» была очень условной. Во-первых, в колонов часто превра­щались должники землевладельца (так называемые obaerati), которые при­нуждены были отрабатывать свой долг или проценты с него на земле кредитора. Следовательно, уже с самого начала такие колоны были по­лузависимыми людьми. Во-вторых, даже те колоны, которые не были связаны задолженностью, очень скоро превращались в неоплатных дол­ жников помещика. Арендаторы, как правило, были бедняки, не имевшие ни оборотных средств, ни достаточного инвентаря, поэтому они вынуж­дены были прибегать к ссудам у землевладельца. Выплатить эти ссуды колону было очень трудно, и он быстро становился неоплатным должни­ком собственника земли. В связи с этим колон лишался права переме­нить землевладельца и фактически оказывался прикрепленным к своему участку.

С течением времени фактически стала стираться разница между поса­женными на землю рабами и свободными колонами. И те и другие были прикреплены к земле, и те и другие платили оброк и выполняли барщину, и у тех и у других их обязанности переходили по наследству. Так в рим­ской империи в течение I— II вв. н. э. стал складываться единый класс за­висимых земледельцев. Эксплуатация людей в сельском хозяйстве приня­ла форму колоната, в котором уже содержались элементы будущего сред­невекового крепостничества.

Сходные явления происходили в области ремесленного производства. И там труд рабов в эпоху Империи начал вытесняться полузависимым тру­дом вольноотпущенников. Отпуск рабов на волю, как мы видели, резко увеличился с конца I в. до н. э. Это явление было также показательно для кризиса рабовладельческой системы. Получая свободу, бывший раб отнюдь не разрывал всех своих отношений с господином. Вольноотпущенник обя­зан был делать своему бывшему господину (теперь патрону) подарки, со­держать его в случае разорения, оказывать ему различные услуги; после смерти вольноотпущенника патрон получал половину его состояния и т. п. Отпуская раба на волю, господин выгадывал на том, что снимал с себя расходы по его содержанию. С другой стороны, прибавочный продукт, ко­торый он получал с вольноотпущенника, не становился меньше, а, быть может, даже увеличивался благодаря росту производительности труда, вызванному освобождением. Вот почему законы Августа, ограничиваю­щие отпуск рабов на волю и вызванные его охранительными стремления­ми, никаких результатов не дали: количество вольноотпущенников на про­тяжении I и II вв. н. э. продолжало расти.

Итак, развитие колоната в земледелии и вольноотпущенничества в ре­месле и в домашнем хозяйстве было кризисом рабства. Этим путем рабо­владельцы хотели повысить производительность труда и сохранить свое экономическое и политическое господство. Однако переход к смягченной форме эксплуатации (колонат и вольноотпущенничество были именно та­кой смягченной формой рабства) вовсе не означал улучшения положения трудящихся. Наоборот, если для рабов прикрепление к земле вело к неко­торому усилению их хозяйственной самостоятельности и улучшению бы­тового положения, то для свободных переход к положению колонов озна­чал закрепощение. Но главное было даже не в этом. Переход к колонату и вольноотпущенничеству, будучи переходом, как мы говорили выше, к бо­лее мягкой форме эксплуатации, вместе с тем увеличивал норму эксплуа­тации, т. е. ухудшал общее положение трудового населения империи: ра­бов, колонов, вольноотпущенников и уцелевших еще свободных крестьян и ремесленников.

Действительно, в обстановке кризиса, в условиях разлагающегося ра­бовладельческого общества гнет, лежавший на непосредственных произ­водителях, быстро возрастал. Об этом говорит хотя бы увеличение госу­дарственных налогов. Мы уже видели, как на всем протяжении первых двух столетий империи налоги непрерывно росли. Такое явление было не случайным. Оно вызывалось общим ухудшением экономического поло­жения империи, усилением давления на ее границы, ростом военно-бю­рократического аппарата.