— Держи колдуна!
— Вяжи его!
Я заметался по залу, перепрыгивая со стола на стол, переворачивая стулья и разбрасывая посуду. Черт! «Посетители» оказались весьма опытными ловцами! И они хорошо подготовились!
— Крестом его животворящим! Крестом!
Крест-то меня и подкосил.
Умело брошенная серебряная цепь обмоталась вокруг задних лап, а тяжелое распятие на излете пребольно ударило в живот, выбив дух. На меня немедленно навалилось несколько тяжелых тел.
— Есть! — торжествующе завопил кто-то, находившийся явно сверху этого живого холма.
Тяжесть тел ловцов буквально размазала меня по полу, невозможно было сделать ни вдоха, ни выдоха. В голове помутилось, глаза заволокло красной пеленой. Потом вдруг тяжесть разом исчезла, и я воспарил.
— Кто ты, грешная душа? — прогремел грозный глас.— Ответствуй!
— Аз есмь Густав Конрад Генрих Мария фон Котт,— постарался ответить я подобающе.
— Чернокнижник?
— Да ничего подобного! возмутился я.— Что, сами яс знаете, что ли?!
Тут перед глазами у меня прояснилось, и я сообразил, что все еще нахожусь в своем теле, в таверне, а держит меня за шиворот вовсе не гневный ангел, а самый обычный стражник. Еще с десяток стражников окружали меня плотным кольцом, целясь из мушкетов. Хоть я и был взбешен своим унизительным положением, в голове мелькнуло, что если эти олухи начнут стрелять, то изрешетят не только меня, но и друг друга. И высокого крепкого монаха, стоявшего передо мною. Собственно, о том, что этот человек монах, можно было догадаться только по выбритой тонзуре. Одет он был вполне светски, в костюм, явно предназначенный для дальнего путешествия. Лицо монаха мне сразу не понравилось, от него так и веяло суровым фанатизмом. К гадалке не ходи — инквизитор. И на этом лице уже читался мой приговор.
— Ответствуй, малефик, где твои сообщники?
— Святой отец, клянусь — я не колду...
Бац! Кулак с намотанной на него цепью оказался очень весомым аргументом, оборвавшим мои возражения.
— Не оскверняй слух служителя божьего клятвопреступлением, презренный малефик! Твоя вина очевидна, ибо осмелился ты богомерзким колдовством исказить образ, данный нам Богом, и в сем непотребном виде появлялся на людях, смущая души малых сих! В том свидетельства есть многих добрых христиан и собственных глаз моих!
— Э-э-э... Я ничего не понял...
— Неудивительно, ибо дьявол лишил тебя разума, раз пошел ты у него на поводу, отринув благодать! Внемли же, мерзкий малефик, вижу я козни твои против рода людского, за что будешь повергнут ты в ад, и приспешники твои да последуют за тобой!
— Слушайте, святой отец, тут явное недоразумение! — Я молитвенно сложил лапы и одарил инквизитора самым честным своим взглядом, не раз выручавшим меня в карточной игре.— Я всего лишь жертва чужого колдовства. Злой колдун превратил меня в животное, моя же цель — вернуть себе облик, как вы справедливо заметили, данный мне Богом! Ничего богопротивного я не замышляю!
Инквизитор с интересом взглянул на меня:
— И как же ты собираешься его вернуть?
— Ну мы собирались в Америку, чтобы найти там шамана и попросить его... Опаньки!
— Языком собственным сам изобличил ты вину свою! — удовлетворенно кивнул монах.— Ибо сказано — прибегающий за помощью к малефику виновен равно с малефиком. И в последний раз спрашиваю я: где сообщники твои?
— Эй, приятель, ты бы отпустил его, а?
Инквизитор, надо признать, проявил редкостное присутствие духа — он лишь слегка вздрогнул и побледнел при виде Андрэ. А его величество был воистину страшен с похмелья — опухшая физиономия раза в два больше обычного, в узких щелках глаза налиты кровью, особенно яркой в окружении темных синя ков.
— Демон! Он вызвал демона! — Стражники явно не обладали силой духа своего предводителя.— Спасайтесь!
— Опомнитесь, маловерные! — грозно одернул стражников инквизитор.— Вы слуги божьи или трава, ветром колеблемая? Уповайте на милость Его и не страшитесь созданий ада! Изыди, демон!
—А?
— Он хочет, чтобы ты ушел,— перевела для Андрэ слова инквизитора Коллет. Выглядела она уже получше, но выражение лица свидетельствовало — ведьма все еще в дурном расположении духа.
— Знаете, святой отец, я бы посоветовал вам отпустить меня. Этих двоих сегодня лучше не сердить. Особенно того, который помельче.
— Ты кого мелкой назвал?
— Вот видите? Я предупреждал.
Монах воздел к грязному потолку руку с распятием и взревел:
— Взять мерзких демонов!
— Ты кого назвал мерзкой?!
Шшшаргх!
В последнее время точность у Коллет изрядно повысилась, да и инквизитор с поднятым в руке распятием возвышался над всеми словно дерево над кустарником. А куда обычно в таких случаях попадает молния? То-то и оно!
Впрочем, монах уцелел, только закурчавившиеся волосы стали дыбом и глаза вылезли из орбит. Андрэ спустился в зал, бесцеремонно растолкал ошарашенных стражников и, отобрав меня, опустил на пол.
— Не нравится мне здесь,— вздохнул гигант, разглядывая слабо дымящегося инквизитора.— Злые тут все какие-то. Может, ну ее, эту яичницу? Пойдемте уже поскорее на корабль.
— Ты прав! — Я обернулся к спустившемуся на шум отряду и скомандовал: — Мы уходим немедленно.
— Жак, быстро неси меня на конюшню!
— Не верю своим ушам! Морган, ты даже не споришь?
— Если уж его величество отказывается от завтра, видимо, дела совсем плохи,— пояснил Мордаун.— Я себе не враг!
Под прикрытием демонстративно перекатывающей в ладонях сгусток искр Коллет и вооруженного пистолетами Николаса Жак и Андрэ быстро оседлали лошадей, и уже через полчаса наш отряд был на причале. Погони за нами пока не наблюдалось,— видимо, инквизитор еще не отошел от снизошедшей с небес «благодати», а стражники благоразумно не спешили проявлять инициативу.
«Санта Вазелин» мы обнаружили быстро. Корабль сразу бросался в глаза на редкость неуклюжими формами и крайне неожиданной носовой фигурой. Коллет хмыкнула, Андрэ густо покраснел, а Николас печально вздохнул:
— Очень символично. Все у нас не как у людей.
— МЫ на ЭТОМ поплывем? — взвизгнул Морган, едва не вывалившись из кармана.— Конрад, я тебя вчера предупреждал! Каков капитан, таков и корабль! Эта лохань пойдет ко дну при первом же сильном волнении! Я отказываюсь рисковать своей шкурой!
Я и сам уже готов был попытать счастья с другим кораблем, но от такого шанса отказаться не мог.
— Оставайся, если хочешь. Передавай привет местной инквизиции.
— Конрад, ты не смеешь! Ты слово дал!
— И я его держу,— ухмыльнулся я.— Я ведь тебе не запрещаю плыть с нами. Ты сам отказываешься.
— А ты, оказывается, прирожденный софист! — одобрительно прокудахтал Транквилл.— Растешь в моих глазах, Конрад!
Не обращая больше внимания на Моргана, брызжущего слюной в бессильной ярости, я спешился и
