— Так эльфийская же работа! Ему сносу не будет!
— А чего ж он тогда весь в дырках от моли?
— Ну… э… это эльфийская моль!
— Да не дури мне голову, старикан! Эльфов не существует! А это — обычный старый гобелен из Скандинавии! Да еще и молью траченный! Ему цена — медная полушка в базарный день.
— Вот-вот! Старинный гобелен из страны йотунов и великанов! Возможно, его сама Фрея выткала! Да за такой раритет восемьсот золотых не жалко отдать!
— Ну конечно, Фрее больше делать нечего, как вышивать вид на город с названием Бурда… э-э-э… Бурда… федль…сстадюр! Блин, да ни одна богиня такого слова не выговорит! Не морочь мне голову — обычный старый гобелен. Пяти талеров за него вполне достаточно!
— Пяти… талеров?! Нет, ты все-таки грабитель! Лучше бы ты ударил меня в спину кинжалом и украл эту бесценную реликвию, чем оскорблять меня таким нелепым предложением! Пятьсот золотых, и ни гульденом меньше!
— Да ты сам разбойник, как я погляжу! Пятьсот золотых! Ты же наверняка выкупил его не дороже чем за два гульдена! А я готов тебе их вернуть и даже накинуть один сверху, но не больше. Три золотых, и по рукам!
— Не тяни ко мне свои лапы! Мне все равно, что ты там думаешь! Если бывшая хозяйка этого гобелена и впрямь продала мне его за два золотых — это было ее право. А я не хочу продавать его меньше чем за четыреста. Это мое право!
— Но он столько не стоит! — возмущенно завопил я. — Опомнись! Жадность лишила тебя разума! Никто у тебя не купит старый коврик и за пять золотых! Упустишь свой шанс сейчас — будешь потом локти себе кусать!
Старикашка ехидно ухмыльнулся:
— Таки да, мой шанс! Тебе этот коврик нужен, а значит, раскошелишься, никуда не денешься! И вообще, кто бы говорил о жадности? Тебе, придворному богатею, стыдно должно быть — пожалел лишние триста гульденов для бедного больного старика!
— Аз воздам, — пожал я плечами. — Когда ты покупал этот гобелен у хозяйки, она с маленьким сыном перебивалась с хлеба на воду. Ты ведь не пожалел их тогда? Гобелен, хоть и старый, можно было продать любителю старины золотых за десять. А ты выторговал его за два. И от жадности так и не смог продать, сгноил на своей помойке. Подумай — больше такого шанса у тебя не будет — целых восемь золотых прибыли…
— Вот только не надо мне на совесть давить! — обиделся старьевщик. — Я деловой человек. Она согласилась продать за эту сумму, значит, сделка законная. А тебя двести пятьдесят золотых не разорят.
Я бы и дальше с удовольствием продолжал торг, чтобы проучить старого выжигу. К тому же в кошеле у меня было всего двадцать золотых — все мое содержание за этот месяц. Но тут за окном раздался заполошный петушиный крик и на подоконник упал тяжело дышащий Гай Транквилл.
— Ко-ко-конрад, — из последних сил просипел петух, закатывая глаза. — На помощь…
Бедняга захрипел и, скатившись с подоконника на пол, застыл.
Я упал на колени рядом с бездыханным телом друга — ноги не держали меня от ужаса.
— Гай! Только не вздумай умирать! Как же я…
— Э… Что это за мешок перьев? — Подошедший старьевщик потыкал в Транквилла костылем. — Ты чего с ним обнимаешься? Это ж всего лишь петух какой-то…
— Убери палку, ты!
— Правильно! Дай ему как следует, Ко-ко-кон…
— Так ты не умер?! — прошипел я, чувствуя себя полным идиотом. — Какого же дьявола ты тогда здесь умирающего лебедя изображал?! Я уж черт знает что успел подумать.
— Како-ко-кой ты все-таки грубый! — укоризненно покачал головой Гай Транквилл. — Я, можно сказать, чудом спасся от неминуемой гибели. Даже сумел взлететь на второй этаж — а я ведь все-таки солидная птица, которую природа не наделила подобным умением. Взлетел, замечу, дабы предупредить тебя об опасности, которая угрожает мне и твоей ненаглядной Иголке! И что? Вместо благодарности ты обрушиваешь на меня упреки? О tempora, о mores!
— О чем ты? Какая еще опасность?
— Э… Ты что, с ним разговариваешь?
— Заткнись!
— Правильно, заткнись! Какой мерзкий экземпляр человеческой породы! Одного взгляда на его искаженное злобой и алчностью лицо достаточно, чтобы понять, сколь низко пал сей представитель…
— Гай, ты тоже заткнись! И отвечай четко: что случилось?!
— Подчиняюсь грубой силе, — обиженно развел крыльями петух. — Меня там, между прочим, съесть хотели! Какие-то деклассированные личности, собравшиеся поглазеть на тебя. Когда ты вошел внутрь, они сначала вели себя тихо, как обычные недоумки. Только глазели на нас с Иголкой. А потом кто-то особо одаренный задатками лидера предложил меня съесть, а лошадь увести и продать!
— Проклятье, что же ты сразу-то не сказал?!
Я выскочил из окна на карниз и увидел, как к Иголке со всех сторон приближаются оборванцы самого что ни на есть криминального вида. Вернее, пытаются приблизиться. Будучи обученной боевой лошадью, Иголка умело удерживала их на расстоянии, безжалостно пуская в ход копыта и зубы. Четверо наименее удачливых бродяг уже лежали без чувств на снегу, еще трое нянчили поврежденные конечности.
— Держись, Иголка! Я иду!
— Эй! — заметался по чердаку старьевщик. — Эй! Куда?! Как же наша сделка?! Гобелен?! Золотые?! Эльфийская выделка! Фрея вышивала! Сто гульденов!
Я обернулся и не отказал себе в удовольствии злорадно ухмыльнуться:
— Сделка отменяется! Надо было соглашаться, когда я предлагал тебе десять золотых…
— Но он же тебе нужен? Я готов отложить его…
— Не думаю, чтобы за ним выстроилась очередь желающих купить, — хмыкнул я. — Вообще-то он мне уже не нужен. Я хотел только узнать, как называется город на гобелене. И уже прочел — Бурда… федльсстадюр! Вот! Гай, запомни.
— Издеваешься?! Таких слов не бывает!
— В общем, неважно. — Я достал из кошеля пять золотых. — Гобелен мне больше не нужен. Я готов купить его, чтобы починить и подарить той доброй женщине, у которой ты его когда-то выманил. Для нее это все-таки память. Но моя сентиментальность не стоит ста золотых. Хочешь, возьму его за пять. Не хочешь — трясись над этим «богатством» и дальше. Решай быстрее.
— Согласен!
Сунув пять голдгульденов в потную ладонь старьевщика, я спрятал гобелен под камзол и бросился к краю крыши.
— Иголка! Я опять иду! Иезус Мария!
Совершенно забыв, что на задних лапах у меня сапоги, я немедленно поскользнулся на обледенелой крыше и неуклюже рухнул вниз под мстительное хихиканье старьевщика. К счастью, каким-то чудом попал прямо в седло. Хоть удар и вышиб из меня дух, я все-таки умудрился вцепиться передними лапами в валик из ткани, специально пришитый для меня на седло, и крикнул:
— Ходу, Иголка! Ходу!
— Меня подождите! — Сверху обрушился Гай Транквилл и намертво вцепился в камзол, прихватив когтями и изрядную долю моей собственной шкуры.
— Иезус Мария! Гай, отпусти! Больно же!
— Если я тебя отпущу, мне будет больнее! — возразил петух, нервно оглядываясь на преследующую нас толпу. — Я не хочу закончить жизнь в желудке этого отребья!
— Не трясись, капеллан! — бодро заржала Иголка. — Мы уже почти у Рыночных ворот. Дальше они нас преследовать не посмеют.
Действительно, шагов за сто до Рыночных ворот наши преследователи остановились и, посовещавшись, побрели назад.
