распахнулось зимнее небо; рубль в кармане грел пальто, как пуховый шарф.
У входа в гастроном Женька остановился, поправил одежду. «Чего так расскакался? Не десять лет уже!» — но солидности хватило на три шага, от двери к прилавку.
— Мне килограмм сахара, — улыбнулся он, переводя дыхание.
Тетка за прилавком, рослая, необъятная, в высоком колпаке с сероватым кружевом, зевнула:
— Рафина-а-ад-песо-о-о-к?..
Именно так «рафинадпесок». Нос у нее был мясистый, и сама она была мрачнее тучи. Женька улыбнулся от души, на весь свет, промороженный, выстуженный ноябрем.
— Песок, но рафинадный.
Тетка сморщилась, как клюквенного киселя столовского хватанула.
— Ой, не пудри мозги, чего тебе?
— Песок сахaрный. Из Сахары песок.
И тут же представил, как лежит он горами, желтый-желтый песок, привезенный из далекой пустыни, где вечная жара и только верблюды ходят туда-сюда — и внезапно подмигнул тетке, сам от себя не ожидая. Та растянула губы, сведенные в куриную гузку.
— Сахaрный так сахaрный. Девяносто копеек с тебя, шутничок. Ох, вырастет — держитесь, девки!
И вдруг потянулась к Женьке, к самому его уху, разлив тяжелую грудь по прилавку:
— А краснеть-то отвыкай, симпатишный, не любят девки стыдливых. Отвыкнешь?
— Постараюсь, — хмыкнул Брига; но где-то внизу живота сладко екнуло от сомнительного комплимента.
— Ишь, постарается он!
Тетка насыпала сахар, откидывая влажные комки, и все улыбалась. За Женькой встала очередь: старичок в сером пальтишке, дамочка какая-то. Брига вытащил рубль, разгладил на ладошке…
— Бригунец!
Брига машинально втянул голову в плечи. Ларисин голос трудно было не узнать — звенящий, дребезжащий, как пустые стаканы на разносе в столовой. Завуч протирала платком запотевшие очки. «Надо же: без очков, что ли, разглядела?» — удивился Брига.
— Обождите! — властно сказала завуч продавщице. У той рука с совком над пакетом застыла.
И громко спросила у Бриги:
— Ты где деньги взял?
— Алексей Игоревич дал, за сахаром сбегать.
Лариса Сергеевна знала, что деньги у детдомовцев бывают в трех случаях: если кто из родни привезет, и, несмотря на запрет, спрячет; если выпросят у кого; или если украдут.
Женька покраснел: и не виноват был, а чувствовал себя, будто его за руку в чужом кармане поймали.
— Это не мои деньги… — пробормотал мальчик.
— Ясно, что не твои. Давай сюда рубль, разберемся!
— А что разбираться, — протянула продавщица. — Если бы украл, он бы не сахар брал, а конфеты или сигареты клянчил. Я таких сразу вижу. Так будете платить?
Женька с надеждой глянул на завуча. Но Лариса Сергеевна проглотила замечание продавщицы, как удав кролика, даже выщипанной бровью не повела.
— Отдай мне рубль, — произнесла она четко.
— Не дам! — выпалил Брига.
Лариса на миг замерла.
— Что значит «не дам»?
— Господи, да не крал он их, говорю же! — всплеснула руками продавщица. — Пятнадцать лет в торговле — уж я-то знаю! Так что с сахаром?
— В торговле, но не в системе государственного воспитания, — отчеканила завуч, плотно прижала очки к переносице и пояснила громким шепотом: — Он из детдома — это особый контингент…
— Да уж вижу, что не из академии, — завелась продавщица. — Ручки-то уберите, женщина, раз я сказала, что он не крал! Давай, малец, твой рубль…
Брига протянул купюру, но Ларица сцапала ее — и в кошелек:
— Уберите ваш сахар!
Ненависть безудержно захлестывала мальчика — до спазма в горле. Он сжал кулаки и, как Алена учила, начал считать про себя: «Один, два, три, четыре…»
— Бери, малец! — Тетка отправила кулек в серой бумаге через прилавок.
— Мы не собираемся за него платить! — взвизгнула завуч.
«Пять, шесть, семь…»
— А и не плати! — уперла руки в бока продавщица — Не обеднею, поди!
— Не задерживайте очередь! — вяло запротестовал кто-то сзади.
— И десять копеек сдачи! — победно выкрикнула продавщица, шмякнув гривенник на прилавок. — Что ли не знаю я таких? Да я сама казенная! Ин-ку-ба-тор-ская!
— Не знаете! Вот он, — Лариса тряхнула мальчишку за плечо, — человека чуть не убил. А вы говорите…
Брига резко рванулся и с размаха швырнул пакет в лицо Ларисе.
Куда он летел? От кого бежал? Просто мчался наугад сквозь торопливо сгущающиеся сумерки. И когда перед глазами вырос знакомый высоченный забор с рядом пятиконечных звездочек на пиках, удивился: ведь не в детдом спешил, нет. Или ноги дорогу знают?
Мальчик опустился на скамейку: «Алексей Игоревич ждет. “У меня не было поводов тебе не доверять”. Теперь будут. Уже и Алена, небось, пришла». Женька думал о том, что сейчас в доме учителя — суматоха: до гастронома рукой подать, а сколько он уже шастает. Назад идти — как? Ни денег, ни сахара. «Ладно, до утра Лариса не успеет рассказать… А завтра надо будет где-то деньги искать. Только бы пораньше улизнуть с зарядки. Потом хрен уйдешь: закроют в карцер дня на три как минимум». Женьке вспомнилось пораженное Ларисино лицо. «Может, и на пять. А ведь нельзя в детдом, — кольнуло вдруг. — Нельзя».
Глава 15
Вопрос времени
Владлен чертил звездочки и пирамидки. Острые, угловатые, неровные, они теснились на странице дорогого, презентованного на юбилей блокнота в кожаном переплете, лезли за золотые межи полей: им было тесно на одном листочке. Но директору то ли жаль было дорогой бумаги, то ли лень было перевернуть страницу — он просто водил тяжелой ручкой, прокладывая все новые линии, не думая, потому что даже думать было страшно. Он не обладал замечательным наивом Алены и знал, что не сегодня — завтра ему позвонят, и сухой металлический голос сообщит, что предположительно тела воспитанников детского дома обнаружены — какая разница где? В коллекторе, под мостом, в подвале, в кочегарке… где бы ни нашли. Потом будет опознание, серую простынь сдернут с посиневшего детского лица, а потом начнется самое страшное: судилища. Гороно, Крайоно… оно, оно. Исполкомы всех мастей и рангов, городской, краевой, все эти партийные рожи. Поэтапное четвертование на всех ступенях власти. За что? За то, что нет и быть не может силы, которая удержала бы «бегунков» на коротком поводке? Или, скорее, за то, что не удалось скрыть факт побега?
«Они бегут всегда, всегда… кто-нибудь куда-нибудь, не ведая страха. Впрочем, есть ли у них мозги, чтоб испугаться? Только какая-то волчья тоска, непонятная темная… Говоришь с ними, а глаза пустые — у всех до одного. Точно им и взгляды выдавали, как одежду, одинаковые, лишь бы по размеру подошли. На воспитанниц и воспитанников. А за глазами этими — что? Знать бы их мысли… Хотя — зачем?»
Зачем Владлену было знать, из-за чего Бригунец сорвался зимой? И более того, зачем прихватил с собой Савченко? И зачем Савченко пошел с Бригунцом, если бежать им было некуда, родственников в
