колокол-благовестник и 21-го вспыхнул новый страшный пожар, какого еще никогда не было в Москве. Пожар был настолько велик, что десятки тысяч народа остались без крова. В народе возник ропот.
Бояре, недовольные правлением Глинских, воспользовались случаем свергнуть правителей.
Средством для этого они избрали бунт черни. В народе пустили молву, что пожар произвели Глинские. Донесли об этом и царю. Царь назначил произвести дознание.
Розыск дела совершался так: на Кремлевскую соборную площадь собрали чернь и начали спрашивать: кто зажигал Москву? Народ, видимо, заранее подготовленный, завопил, что это княжна Анна Глинская с своими детьми волховала и, благодаря этому волшебству, сгорела Москва. Бывший при этом Юрий Глинский, видя недоброе дело и желая спасти себя, укрылся в церковь Успения; но чернь извлекла его оттуда и, убивши, покинула на лобном месте. За сим имущество Глинских было разграблено и все их слуги и дети боярские были убиты.
Княжна Анна Глинская, бабка государя, вместе с сыном своим Михаилом, находилась в то время в ржевском своем имении. Чернь, не насытившись кровью Юрия Глинского и его слуг, явилась во дворец к Иоанну, требуя от него выдачи бабки его Анны Глинской и Михаила Глинского, якобы схороненных царем в своей опочивальне.
Иоанн потрясен был беспредельно. Еще недавно удовлетворенный в своих идеях величия, он был растерян и бессилен при виде целого ряда ужасов и бед. Бунт псковитян (так по крайней мере он понимал искание правды псковитянами у своего царя, при одержимости последнего идеями преследования), пожар в Москве, еще пожар в Москве, падение колокола-благовестника, уничтожение Москвы новым пожаром, бунт черни, убийство Глинских и, наконец, последняя протодерзость – требование от царя выдачи его родных, – все это могло потрясти и не такого человека, как нервный и душевнобольной Иоанн.
В эту-то пору внутреннего трепета, душевного потрясения и умственного бессилия – является глас Божий в лице иерея Сильвестра. «Сильвестр явился к Иоанну с поднятым угрожающим перстом, с видом пророка, и гласом убедительным возвестил ему, что суд Божий гремит над головою царя легкомысленного и злострастного; что огнь небесный испепелил Москву, что сила Вышнего волнует народ и льет фиал гнева в сердца людей. Раскрыв святое писание, сей муж указал Иоанну правила, данные Вседержителем сонму царей земных. Он заклинал его быть ревностным исполнителем сих уставов, потряс душу и сердце, овладел воображением и умом юноши» (Карамзин).
Совершилось чудо. Обливаясь слезами раскаяния, Иоанн простер десницу к наставнику и требовал от него силы быть добродетельным и помощи.
Видимо, Сильвестр был давно известен Иоанну с хорошей стороны; этим объясняется быстрый и необыкновенный успех его у Иоанна (Соловьев, Белов).
С этих пор Сильвестр становится главным руководителем Иоанна. На помощь ему выступает Алексей Адашев. Эти два мужа ведут государственные дела и дают новое направление управлению государством. Мятежная чернь была разогнана и государство успокоено.
Почти все историки высказывают тот взгляд, что Иоанн Грозный обладал недюжинным умом и твердым характером. На наш взгляд, ум Иоанна Грозного был не выше среднего уровня, а характер у него вовсе отсутствовал.
Во всем царствовании Иоанна мы не видим ни одной определенной мысли, которою бы он руководился, ни одного прочного убеждения, ни одного твердого правила. Это был ум крайне поверхностный, неустойчивый и неопределенный. Одну минуту он думал одно, другую – другое, а третью – третье. Он не имел своих убеждений, а поступал так, как ему внушали другие. Узкий и недальновидный во взглядах, он не замечал, как ему окружающие внушали. Болезненно самолюбивый и любящий фигурировать, он охотно поведал чужие мысли как свои. Гордый и строптивый, он радостно приводил в исполнение чужие внушения, принимая их за свои. Так он 13 лет сыграл роль, внушенную ему Глинскими. Так он проделал историю венчания на царство, внушенную ему его фантазией и можно думать (Костомаров) митрополитом Макарием. Так он всецело подпадает влиянию Сильвестра и Алексея Адашева в настоящий момент.
Две мысли, однако, владеют царем беспредельно и безгранично. Это мысли болезненные, это мысли, присущие ему от рождения и не покидавшие его по конец жизни. В настоящий момент они еще не имеют логической подкладки и правильной систематизации; но многие жизненные обстоятельства говорят, что они существуют и по временам отражаются в его действиях и поступках. Так в жалобе новгородских пищальников он видит бунт и усмиряет его оружием; в челобитьи псковитян он видит новое возмущение и собственноручно не брезгает издеваться над людьми, пришедшими к своему отцу просить правды и справедливости.
Правда, идеи преследования находят себе поддержку, и сильную поддержку, в возмутительных поступках бояр, но одно только это едва ли бы создало больного Иоанна, если бы к тому не было основы в самом существе организма его. Самоуправство и презрительное отношение бояр к Иоанну дало только известное направление бредовой его деятельности, но оно не создало и не породило ее.
Не твердый умом, не имея никаких определенных убеждений и взглядов, фантазер и мечтатель, потрясенный до глубины души целым рядом несчастных событий, дерзкий и кровожадный в силе, малодушный и трусливый в одиночестве, суеверный и мистик, Иоанн всецело отдается в руки человека с железною волею, твердым умом, строгими и определенными убеждениями и непреклонным характером.
Все способствовало господству Сильвестра.
Первее всего он дает царю мысль, как усмирить взбунтовавшуюся чернь и водворить порядок и при этом быстро приводить все в исполнение.
Наступает тишина и спокойствие.
Слава Господу! Гроза миновала. Разбитый и обессиленный царь от всей души рад отдохнуть и успокоиться под крепкою рукою человека с железной волей. К счастью, этот человек не из бояр и вельмож – заклятых врагов Иоанна. Это всего только поп, не имущий ни власти и господства, ни славы и почести, ни богатства и обладания. Он говорит именем Божиим. «Покайтеся и веруйте во Евангелие», – провозглашает он. Это Савонарола. Это пророк Иезекииль… По своему положению он исходит из того рода, в котором Иоанн видит единственную свою поддержку. Это простой мирянин, не ищущий стать на пути владычества Иоанну.
Этого мало. Сильвестр излагает Иоанну свои взгляды на управление государством. Очевидно, этот человек имеет определенные взгляды на управление, вдобавок с значительной долей железной воли привести их в исполнение. Кроме того, самый план управления государством является в истории государства чем-то новым и для больного воображения Иоанна особенно заманчивым. Сильвестр умаляет положение бояр и князей – врагов Иоанна, – и выдвигает новую силу – народ, народ, который на этот раз является естественным союзником Иоанна, как притесняемый и угнетаемый теми же князьями и боярами, от которых терпел и сам царь.
Весьма естественно, что легкомысленный царь всецело отдался в руки попу. Особенно же заманчиво во всем этом деле то, что Иоанну в будущем представляется возможность фигурировать, являться торжественно пред народом, произносить речи, обвинять бояр в неправоте и обещать милости великия. Фантазер и мечтатель мог только жалеть об одном – что все это не сей час.
Помощником Сильвестра является Алексей Адашев, – опять-таки человек по происхождению из темного люда. «Я из батожников его поднял, от гноища учинил наравне с вельможами», – говорил о нем впоследствии Иоанн.
Этим-то людям теперь отдался Иоанн всею душою и всеми помышлениями.
Сильвестр и Адашев не желали властвовать одни. Любя всей душой родину, желая от всей души добра царю и стремясь принести посильную пользу государству, они составили «избранную раду», подобрав кружок людей, более других отличавшихся широкими взглядами и любовью к общему делу. То были люди знатных родов: князь Дмитрий Курлятов, Андрей Курбский, Воротынский, Одоевский, Серебряный, Горбатый, Шереметевы и друг. Рядом с этим Адашев и Сильвестр начали выдвигать из толпы людей незнатных, но честных и возлагали на них различные обязанности. Последнее царю не только не было противно, а, напротив, вполне сочеталось с его болезненными мыслями по отношению к преследованию со стороны князей и бояр.
Поняв легкомысленный и самолюбивый характер Иоанна, «избранная рада» старалась действовать так, чтобы царь не замечал, что он служит только лишь прикрытием им, что вполне им и удавалось, – пока посторонние лица не открыли царю настоящего положения дела. Впоследствии уже царь горько жаловался
