короб тянут, и с копьем управляются. С волками и разбойниками иначе никак! Ты ведь тоже ходить умеешь, слышали… Вот и решили — подойдешь.
Смолк. Ждет ответа, а Немайн только глазами хлопает. Обалдение и восхищение! С одной стороны, хитрюги только что обеспечили действительность гильдии на гленской земле. С другой — производителю всегда полезно дружить с розничной сетью, потому — не отказаться.
— Ни денег, ни службы , — сказала Немайн, — а ну как костяную безделушку в речку закину?
— Не обижай нас, — попросил старик, — не принимаешь, верни добром.
Не тут–то было. Отобрать у ребенка сладости, стянуть с жены одеяло… у сиды новую игрушку. Что город, что фибулу костяную… не отдаст! Прищурится, ухом дернет, бровь выгнет, плечом поведет:
— Я еще не решила, принимаю или нет! Ни денег, ни службы. Ни стричь, ни доить! Да… А отчет?
— Что?
— Отчет. Глава гильдии должна знать, как идут дела! Какой товар берут и насколько хватко, и почему. Скажем, деревянные пуговицы ломче, костяные дороже — что лучше берут? Или лучше идет литое олово? Если я это буду знать, польза выйдет не только мне…
Коробейник задумался.
— Ну, мы сходимся временами, — сказал, — говорим. Можно и записать… А лучше, конечно, если ты, по старине, запоминателя пришлешь и он тебе перескажет. Надежней. Человек, он всегда верней чернил, ведь так?
Немайн улыбнулась, кивнула. Старик прав, но и ошибается — ровно пополам. Чернила, в отличие от человека, ничего не забудут… но ничего и не прочувствуют. Поэтому на всякое дело лучше всего смотреть двояко: и через бездушные цифры, и через пристрастное сердце.
Сейчас хранительница отставит недопитое пиво. Широкий подол поднимет маленькую бурю, простучат по лестнице барабанной тревогой широкие подошвы сапог. Все, она наверху, в своей комнате, снова тихая и неподвижная. Сидит на пятках, крючком склонилась перед ею же порожденным божком — правительственной бюрократией Республики Глентуи. Дела — скобленый пергамент в свитках, кодексы из иссеченных огамой деревянных дощечек… Так пока проще, чем бумажную фабрику ставить! Специально прихватила с собой самое сложное да каверзное. Может быть, не видя сквозь окно изумрудных крыш, она увидит город четче. Без романтической дымки…
На сладкое, перед коротким ночным сном — механика! Новенькая сталь и кожа, сверкающие от льняного масла, подогнанные и притертые друг к другу внимательными подмастерьями. Лакированное дерево, даже на вид теплое. Если все получится… Хорошо будет!
Триада третья
1
С утра — снова ипподром, снова тренировки. Немайн разрывается между учениками, среди которых теперь и Тристан — на сей раз законно и официально. Анастасия, уже ничему не удивляясь, слушает, как сестра перескакивает с языка на язык. Команда, личное обращение к Эмилию — латынь. Хочет, чтобы поняли все — переходит на камбрийский, то и дело вставляет словечко по–ирландски, да еще не забывает греческий — для сестры. Учит, подбадривает.
— Помни — твой противник будет сильней, и руки у него длинней. Зато ты должна лучше чувствовать время, ритм… Сабельный бой — это танец, просто самый жестокий! А танцы — женское искусство.
Только всех заняла — новость. Приехал епископ Дионисий Пемброукский. Немайн побежала встречать, как была, с рукавами поддоспешника, торчащими из–под верхнего платья. И точно, епископ перед службой переоблачался, а потому перехватить — успела.
Пока с губ слетало приветствие, руки протянули корзинку. Что–что, а плести из ивняка красивые вещицы в Камбрии умеют. Еще и выбирают лозу разных оттенков, чтобы узор вышел…
Епископ подарок принял, заглянул внутрь. Улыбнулся.
— Ушастые. Чтобы я помнил о великолепной и в разлуке?
— Чтобы мышей и крыс ловили, — сказала Немайн, — чтобы чумы не было.
Попалась!
— Крысы и мыши — понятно, но чума тут при чем? Как может животное помочь от дурного воздуха?
Немайн дернула ухом. Заложила руки за спину, выпрямилась.
— От дурного воздуха может произойти много хворей, но чуму переносят блохи, а блох — крысы… И зараженные люди — если болезнь поражает легкие.
Слово за слово…
Немайн сама не заметила, как помянула о микробах, но раз уж добралась — красок не пожалела. Маленькие. Невидимые. Часто — злокозненные. Часто — опасные.
— Все разумные люди знают, что моровые поветрия проистекают от дурного воздуха, — сказал епископ. — Безусловно, без попущения Господня и лист с дерева не упадет, но вот так, напрямую приписывать болезни бесам… Это, дочь моя, мракобесием и называется! От кого, но от тебя такого не ждал. Чем занят его святейшество? Теперь ведь он твой духовник.
— Книги читает, — сказала Немайн.
— У него же глаза…
Сида только улыбнулась. К островатым клычкам Дионисий за год жизни в Камбрии уже привык и полагал их приложением к происхождению базилиссы Августины от брака дяди с племянницей. Этакая форма неудовольствия свыше, причем в высшей степени справедливая. Родителям наверняка больно смотреть было, а девочка вполне собой довольна. Не тогда, так сейчас.
— Меня тоже беспокоят глаза его святейшества. Я понимаю, он обрадовался… но как бы не испортил их еще сильней. Ему нельзя читать слишком долго. Эх, был бы он камбрийцем, я могла бы сказать, что это такой гейс. А так он в гейсы не верит.
— Болезни, происходящие от бесов, гейсы… еще недавно ты боролась с пережитками язычества. А теперь?
— А что теперь? Нет в ограничении нагрузки на больной орган ничего, кроме житейского здравого смысла, — сказала Немайн. И все же огненные вихры покаянно склонились, — но гейсом именовать, согласна, нехорошо. Виновата. Больше не буду.
— А уверение, что все болезни от бесов?
— Я, преосвященный Дионисий, мельчайшие существа бесами не именовала. Маленькие паразиты… Крысы невелики, блохи совсем малы, а эти совсем крохотные. В том, что они существуют, можешь убедиться. Они малы, но увидеть их можно, хотя для этого и потребуется инструмент…
Если бы разговор шел внутри. Если бы не сбежались люди. Если бы добрая половина горожан не знала греческий…
Теперь пути назад не было. Весь город знает — сида собирается показывать нечистую силу. Служба прошла скомкано. Люди молились искренней, чем обычно, но того, что будет дальше, ждали еще сильней. Наконец, явились носилки со святейшим Пирром — и устройством.
Друиды уплыли в Ирландию, но всякий, кто видел в руках патриаршего секретаря блестящее стекло на бронзовых ножках, с винтами, вспомнил: у друидов и ведьм побогаче бывают иногда шары из прозрачного камня, которые они используют для снятия проклятий. Обычно — маленькие. Здесь — не шар целиком, только часть. Зато — большой!
В нефе уже подвинули скамьи. Посередине, под пересекающимся светом из витражей — стол. Ушастая сида, что пристроила под лупой образец, и разводит руками.
— У меня другие глаза… Святейший Пирр, твой секретарь умеет пользоваться большой лупой?
Секретарь Пирра — свой, гленский, из вновь рукоположенных белых священников. Еще зимой был воин
