— Предателем следует назвать того, кто грабит армию, которая защищает весь Дивед… Эх, Робин, а я про тебя сказки слушала! Мол, надувает только злых да богатых…
— Если ты скажешь, что Неметона добрая и бедная…
— А кусок изо рта солдат рвать, это как? Они злые? Все? И богачи, как один?
— Я брал немного, — начал оправдываться Робин, — войску без вреда. Всегда берут запас. А мне было интересно!
Эйлет пожала плечами.
— Лить кровь не будем. Почтенные воины — вы как хотите, но или зерно в магазин сейчас вернёте, или — коли оно вам так нужно, что жить без него нельзя — тройную цену обязуетесь уплатить. Честью клана, под запись. Кто сколько — меня не волнует. Взялись защищать Робина — возьмите на себя и его долги. Так своим и передайте. А запас — он не для разворовывания. Он — на случай, если нам лишний день на месте простоять придётся, например.
В лагерь возвращались сумрачные. Знаменитого пройдоху к ногтю так и не взяли, отношения с горцами — хоть и не до крови, да попортили. Кое-кто ворчал, что лучше уж кровавая свара — да вернуться со славой. А горцы… Сами зерно продают, сами воруют по дороге, сами воров укрывают. С такими союзниками врагов не нужно!
Воины горских кланов не обращали внимания на хмурых гленцев-тыловиков. Ну, не задалось у них что-то. Так и понятно — нормальные люди все припасы с собой тащат. Даже если король зовёт больше, чем на шесть недель бесплатной службы — всей разницы, что за остальное деньги платит. А потому проводили взглядами, да и вернулись к кострам, на которых шипели уже раз опорожнённые котлы. Теперь в них варилась вода — а кое-кто уже отмерял в кружки жареный ячмень. По новой моде. Большинство этих воинов были ирландцами, особенно падкими на новизну, мистику — да вообще на что угодно, лишь бы исходило из древних холмов. А повод собраться у них был. Вот и стояли кругом вокруг одного из костров, да уговаривали:
— Не ломайся, как девка. Расскажи. Сама же приедет! Значит, нужно знать, о чём при ней лучше не говорить. Да и любопытно. Там как, наветы были, или правда?
Воин, что рассказал историю про двух невест, был уже не рад, что ввязался в спор с ирландцем. Теперь к костру его десятка прибились соотечественники короля и требовали подробностей. Теперь вот им понадобилась песенка невесты-соседки.
— А теперь уже и не разберёшь, — вздохнул горец, — после того, о чём в песенке пелось, лет триста прошло. Остались от той истории легенды, а от легенд — детские сказки. Опять же, произошло это далеко на севере, аж в Гвинеде! Сами понимаете, до наших мест немного донеслось, да через третий пересказ. Так и вышло, что филиды вещают одно, барды поют иное, а матери детям на ночь и вовсе третье рассказывают. А самое смешное — я толком не помню ни преданий, ни баллад, ни сказок. И коли уж начну байку, так в ней будет по кусочку от всего, кроме, разве что, правды. Вот, я вас предупредил. Слушать будете?
— Ты нас присказками не корми. Выкладывай, что знаешь, — отвечали ему.
— Ну, сами напросились! Было это лет тому, опять же, триста. Как раз, когда Максим Великий ушёл с войсками на континент, да там и сгинул. Я так понимаю, его сыновья на тот поход подбили — то ли младшие, что боялись малое наследство получить, то ли старшие, желавшие кусок пожирнее — бог весть. Но были и те, кто своим уделом был доволен, остался на родине — ну и остался жив. Главного меж собой они так и не избрали. Один из таких и правил Гвинедом. Вот за него Дон, как из Ирландии приехала, и вышла замуж. Немайн закопалась в библиотеку, Гвидион начал готовиться править государством, да так, что чуть Манавидана не переплюнул. Впрочем, нравы тогда были куда как вольней — так, что иные ещё спасибо говорили за улучшение породы. Гвин охотился да воевал — из песни слова не выкинешь — с пиратами из Улада и Лейстнера.
— Уладцы — это ууууу! А лейстнерцы совсем негодяи! — откликнулись О`Десси. Откуда бы не происходили сами, вслед за королём они предпочитали считать себя мунстерцами. То есть людьми не больно хитрыми, не больно работящими, не больно драчливыми, зато душевными да верными. И самую малость упёртыми. Вот как Немайн. Хотя она, вроде, и коннахтская сида…
— Она, прежде всего, камбрийская сида. Как вы — камбрийские ирландцы. В общем, семейка жила — и глвным в ней, как это ни странно, оказался именно человек. А вот кем вышли дети короля-римлянина и Дон, уж и не скажу. Почитаются за сидов. Видимо, их кровь крепче. Но годы своё взяли. Дон овдовела. И тут же снизила налоги… Наёмники разошлись, кланы чужачку не слушались, сыновья отбились от рук, а старшая дочь собрала вещички и ушла неведомо куда.
— В камыши?
— Может, и в камыши, только это ещё до Артура было. И даже до саксов. Кер-Легион тогда был наш, и управлял им легат Кунеда, чистокровный бритт и хороший римлянин. Он же отвечал и за северный вал — а тот, как вы знаете, и до сих пор местами стоит. Вот легат и видит — непорядок в тылу, разобраться нужно. Ну, собрал отряд, задавил мятежи, прижал разбойников, кланы согласились посылать воинов помогать оборонять вал и гонять пиратов. Возвращается домой — и обнаруживает в своей постели одного из братиков рыжей и ушастой. Любовнички то краснеют от стыда, то бледнеют от страха, и невнятно блеют про высооокие чувства.
Кунеда, как я уже говорил, был бритт и римлянин разом, значит, человек спокойный и рассудительный вдвойне. А потому он велел парочку взять под стражу, и повёз обратно в Гвинед: в качестве подарка для Дон. Он ведь и прежде наведывался по разным делам, давал советы и вообще числился другом семьи — и решение предложил дружественное. Мол, я остался без жены, а сам ещё мужчина в самой силе. Давайте-ка породнимся, да я половину земель в приданое отхвачу, и с остальными помогу управиться.
— Эй, погоди, я что-то слыхал про 'хранительницу ног'… — встрял один из товарищей рассказчика.
— Так это у северян обычай такой, — пояснил тот, — брачный. Жених ноги на колени невесте водружает. И так сидит на пиру. Бочком. Кто пробовал — говорят, есть при этом неудобно до изумления. Ходят байки, что раньше невеста жениха разувала, но ноги у северян вонючие, и они решили поменять обычай, чтоб гости не разбегались.
— У них не только ноги вонючие, — уточнил один из О`Десси, — так что невесте могу только посочувствовать. И вполне понимаю, почему девки с берегов Клайда и Твида вешаются на шеи нашим парням. Наши чище.
— Вот жена Кунеды тоже так решила, — усмехнулся горец, — и всё-то шло по её… Дон согласилась на обмен! У неё войска не было, у Кунеды было, разговор шёл пока добрый. 'Ну,' — говорит северянин, — 'Зови свою старшую, Немайн!'
— А Немайн-то и нет!
— Вот именно, — рассказчик подмигнул подыгравшему ирландцу, — нет. Ушла, и, видимо, не зря — что-то мне кажется, с Кунедой они б не спелись. Ну, Кунеда не уныл, велел позвать другую, Аранрод. Ан та прийти не может — от волнения схватки начались, рожает! Приуныл северянин. Спросите, говорит, от кого хоть детишки? Выяснилось: от брата Гвидиона. Эту парочку, стало быть, тоже под арест. Под домашний, в той же комнате, в которой близнецы уродились.
А легат стал думу думать. И решил, что по-хорошему честь ему восстановить никак уж не удастся, так что придётся по-плохому. Но убивать никого не захотел. Взвесил вину, и сказал: 'Ежели жить хотите, так опозорить себя вы должны сильнее, чем меня. А поскольку оскорбление вы мне нанести через запретную страсть, так и наказание будет вам соответствующее…'
И велел тому брату, что жену чужую соблазнил, поступить с тем, что прижил детей от сестры, как с женщиной. Троекратно.
Дон как услышала приговор — стала просить. Без толку. Колдовать было начала — но у Кунеды было с собой полторы когорты британских ветеранов Двадцатого легиона — а это был лучший легион Империи! Скрутили её и кляпом заткнули.
'Ты тут больше не королева', — заявил ей Кунеда, — 'Раз до такой неправды допустила…' Тут сида снова взмолилась — чтоб ей хоть позора не видеть! Сыновей своих она знала, и угадала верно, умереть с честью не захотел ни один. Проделали они, что велено было, на виду у всего войска, и всех гвинедцев, кто
