порядки врага, и разить. Выжить при этом можно, только если враг побежит. Иначе — кольчугу пробъёт единственно удобный в тесноте бриттских шеренг кинжал. Но в проделанные храбрецами бреши двинулся копейный строй.
Мужественные — и сильные — люди водятся не только у саксов. Это, вообще-то, древний кельтский приём — прыжок на вражеский щит с разрубанием щита мечом. Сохранившийся, правда, только как военное упражнение. Так инструктор проверет качество сбитой воинами «стены». Сначала её, правда, из луков расстреливают — стрелами с тупыми охотничьими наконечниками. И если ученики держат первое испытание — на них начинает прыгать могутный дядя в тяжёлом железе. С боков следит ещё парочка ветеранов — насколько «стена» пошатнётся?
В бою это художество применяли. Лет так семьсот назад. Ещё римляне — а в Диведе народ на осьмушку числится от римлян — отучили бриттов от нанесения красивых героических ударов. Попросту оковав навершия щитов железом. И начав проверять выстроенные новобранцами черепахи-'тестудо' на прочность ничуть не менее сурово.
Но у гленцев нашлись безумцы, желающие проверить — что сделает новый стальной меч с саксонским щитом? Для оружия это ничем хорошим не оканчивалось — меч пробивал оковку, если была, но застревал в толстом дереве. Северный круглый щит — не ивовая плетёнка. Кто-то из экспериментаторов погиб на ответном выпаде, кого-то спас щит или кольчуга. Такие хватались за запасное оружие, что имелось у каждого. Топор, булава, кинжал… Один из топоров и сыграл решительную роль в отражении прорыва. Лихой бритт, оставшись без меча, зацепил верхний край вражеского щита топором, дёрнул на себя — а сосед не растерялся, успел ударить открывшегося врага мечом.
Ивор, как старейшина и легат, бился в первом ряду. Увидев такое — обрадовался. Тому, что пару недель назад поставил на своём, да не променял на острое листовидное копьё, более приличествующее вождю, верный бил.
Хороший, большой тесак-кусторез. Загнутый острием вниз. Насаженный на длинную рукоятку, бил становится весьма опасным оружием. Не хуже копья. Которое и заменет большинству небогатых воинов, неспособных потратиться разом на оружие и инструмент. Ивор предпочёл бил не из бедности, а из любви к грубым приёмам. Вот нравится человеку клюнуть острием подошедшего слишком близко врага, да посмотреть на изумление врага, которого сталь вдруг достала за щитом. Чего тут плохого?
— Нет, это делается так! — объявил буднично, как будто сливы прививать собрался. И, никуда не прыгая, сделал короткий выпад. Дёрнул щит стоящего напротив сакса. Сосед по строю немедленно нанёс укол копьём. Следующий сакс тоже оказался не готов к подобному приёму…
Билов в гленском воинстве едва не половина, больше во втором ряду. Заметили. Приноровились. На гленском участке прорыв заглох. Больше того — гленцы отвоевали шаг. Потом — второй…
А вот ближний бой понемногу растянулся на всю линию. Возникали всё новые бреши — до поры затыкаемые третьим рядом. Тут и начали сказываться недостатки и преимущества обоих построений — саксы в разрежённом строю несли большие потери — двое оказывались против троих бриттов. И смениться, как во время боя метательным оружием, уже нельзя. Но бритты, устав, истекая кровью — стоят от начала. Впрочем, в противники им теперь всё чаще доставались вставшие на место убитых «ножовщики» — воины без кольчуг, с короткими мечами. Самое дешёвое постоянное войско на островах — король платит воину, но сильно экономит на экипировке. Так что эти, ожидая очереди к риску и славе, уже обзавелись царапинами. А щиты, их единственная защита в ближнем бою, скорее напоминали ежей — настолько успели их утыкать стрелы.
Кейр поднял с земли очередную стрелу. На каждого из выстроившихся перед ними саксов стрелки уже выпустили дюжины по полторы-две. Сколько раз он уже натянул лук? Пятидесят? Сто? Руки — особенно правая — гудели, но пока выдерживали заданный им самим ритм. В ряду уменьшилось число стрелков: женщины несли только один колчан. Расстреляв, побежали за новыми — для себя и для мужчин. Которым сбегать за стрелами нельзя — так можно и панику поднять! В первом ряду женщин нет, значит, пока в тыл бегут только они — строй стоит, и причин для беспокойства нет. Особенно, если столько же возвращается в линию. Заодно у девочек руки немного отдохнут. Кейр сам подивился старообразно-начальственным мыслям: многие «девочки» ему годились в матери. А всё одно — начальник, значит, старший! Но скоро вторые шесть десятков стрел закончатся, их придётся брать из свежепринесённого колчана. Скорость стрельбы упадёт. Враг может принять это за добрый знак…
Вот тут-то Дэффид развернулся к Кейру:
— Уводи своих к повозкам.
Повторил то же самое другим легатам над лучниками. После чего повернулся обратно к трещащей от напряжения линии. Трещит — ничего. Не расползлась пока, и ладно. Хорошо бы вытащить из битвы легковооружённых. Их и так погибло слишком много. Но ирландцы завязли, утратили организацию. Нет, придётся бедолагам терпеть до последнего. Иначе, отступая, увлекут за собой копейщиков. То же — и гленцы. Впрочем, эти-то отборные, дочкой особенно учёные. Выстоят.
Прохаживаясь — легче ждать. Копейщикам без поддержки тяжко — но лучникам нужно время. Пока займут новую позицию, приготовятся. А саксы, точно, ободрились. Ещё бы — теперь перевес в метательном бое склонился на их сторону. Да и камбрийцы чуют за спинами пустоту. Знают, зачем она возникла. И от этого знания у задних шеренг, небось, ноги чешутся — хоть ненадолго удалиться от опасности. А вот у первой — сердца тоскуют. Их-то ожидает самое трудное…
Солнце! Яркое, горячее — но отвратительно низкое, лезет под козырёк, прилаженный к парадному шлему, норовит полоснуть по глазам горчицей. Впрочем, из-под руки видно достаточно — фронт полевой армии вот-вот рухнет. Даже ослепнув, трудно не заметить — симфония работающих лучных линий оборвалась. Остались глухой стук дротиков и копий о щиты, да лязг мечей о доспехи и умбоны. Но поделать сида ничего не может. Один камень раз в пятнадцать секунд — вот и вся подмога. Пусть момент много раз обговорён и даже разок отрепетирован. Всё равно — опасность бегства сохраняется…
Стоит чуть сместить взгляд, чтоб понять — на городском валу дела немногим лучше. Здесь саксы собрали большую часть лучников. И, тщательно оберегая стрелков большими щитами, навесом засыпают стены. Причём вялой атаке подвергаются сразу двое ворот — восточные и южные. И если Немайн довольно короткого взгляда на каждые, чтоб убедиться — пока защитники города держатся, то каково приходится тем, кто не вознёсся над битвой на высоту дозорной башни? Для того и пришлось выделить из скудных сил небольшой резерв — из самых дурно вооружённых — небольшие отряды, стоя за спиной защитников каждой стены, самим спокойствием своим показывют — положение пока не отчаянное. Как говаривают Монтови: 'до триариев дело не дошло'.
И пусть гонцы со всех укреплений по очереди просят подрепить их — ответ у сиды один:
— Рано.
Уши сердито топорщатся, и гонцы поспешно уходят, не смея сбивать поправки для перрье, в блаженном неведении о том, что 'Пора!' не наступит вовсе. Зато уносят с собой уверенность, что битва идёт по плану.
Заодно спокойствие распространяется и на тыл: легкораненые, идущие на перевязку, санитары, что выносят тяжёлых, говорят одно: трудно, но стоять можно. А ежели что, есть резерв! Одна беда — образованного грека, вовсе ничего не читавшего из многочисленных «Тактик» и «Стратегик», найти в империи сложно. Слишком уж сильно врезалась война в жизнь восточного Рима за последнее столетие. А хороший священник разбирается в людях достаточно, чтобы понять — на деле последняя надежда и кладезь боевого духа только и годятся стоять и подбадривать. Обычный приём, во многих сочинениях описанный. Причём именно с рекомендацией набирать такое демонстрационное войско из худших воинов.
Началось всё с того, что нескольких раненых не донесли. Умирающих так и так пристраивали в сторонке — мэтр Амвросий, хирург с опытом, в первую очередь брался за тех, кого точно мог вытащить — и кто точно не мог подождать. Кто полегче — доставались лекарям попроще, тяжелее — ждали, когда у мэтра появится возможность потратить время с риском потерять его впустую. Так что священники занимались ожидающими операции. Исповедовать и причастить следовало всех не ходячих — в случае прорыва саксов они обречены.
Однако, когда на носилках притащили очередное тело, ещё тёплое, но совершенно очевидно
