армию…» Тьфу! Хотя, конечно, сельским господам, сколько ни хвались, без помощи городских не справиться с этими янки. В городе-то совсем иная хватка – что у джентльменов, что у голытьбы.
За спиной – возмущенный шепот:
– Спит!
– Ну и что? Джексон Каменная Стена тоже на проповедях спит…
Вот и последние слова преподобного. Лишь теперь Берта получает тычок в бок. Хлопает глазами. Но неизбежное «пожертвования» слышит. Ворчит, что завод национализирован, а жалованье отцу выплачивают бумагой. Но… это же раненым на лекарства. Приходится давать. Три квартала, и воздух скорее дымный, чем свежий, – но это вся прогулка.
На сегодня. А завтра и вовсе тяжелый день. Светский. Да, от особы в трауре никто не смеет требовать посещения ужинов и балов, но в Чарлстоне принят обычай званых деловых обедов. Дам приглашают редко. Так что карточки приходят на имя отца. Но ему, как всегда, некогда… Приходится идти самой. Умудряться совмещать несовместимое: быть любезной с нужными людьми, оставаясь образцом печали и траура. И запоминать, запоминать, запоминать – что спросить у отца или его инженеров. Значит, бумажную работу придется делать ночью. Право, проповеди лучше. За то, что не расслышала, о чем апостол Павел отписал коринфянам, никто не спросит. По крайней мере, на этом свете…
Обед с русскими моряками превратился в особняке Пикенсов в нечто вроде устойчивой традиции. Некоронованная царица Юга, жена бывшего посла в России, бывшего губернатора, первым отделившего штат от Союза. Та, чей портрет с прошлого декабря украшает сотенную купюру Конфедерации. Та, что на царские подарки одела и вооружила полк.
В конце концов, Люси Холкомб Пикенс действительно спасла русскую эскадру. И не собиралась позволить хоть кому-нибудь на Юге забыть, что молодая страна противостоит грозным противникам не в одиночку лишь благодаря ей.
Известие о появлении на внешнем рейде русских кораблей превратило «красу Юга» в подобие залетевшего в каземат ядра. Быстрая, непредсказуемая, неостановимая… А если на пути встает броня – раздается визг рикошета, не уменьшающий ни скорости, ни наносимых разрушений.
Вот комендант Чарлстона, генерал Пьер Густав Тутан Борегар. Что-то лопочет о недружественной политике России, необходимости получить указания из Ричмонда – разумеется, срочно, разумеется, телеграмма ушла… Это при том, что своевольный креол на ножах с президентом и прекрасно умеет не замечать приказов из столицы. В нем что, французская кровь вскипела? Не может простить русским двенадцатый год?
– И вы ответите за каждую каплю крови наших союзников, Пьер-Густав!
Генерал отчего-то не любит первое имя, даже бумаги все подписывает: «Г.Т. Борегар». Но что за беда человеку услышать неприятное обращение, когда там, в море, умирают люди.
Гром захлопнутой двери. Рикошет! Лошади еще не в мыле? Похоже, будут.
Вот командующий маленькой эскадрой береговой обороны Чарлстона, Суровый Джек Такер. Но даже известие, что появилась возможность насолить армии, не меняет настроения упрямого моряка.
– Я приказал поднять пары… Но корабли сдвинутся с места только по моему приказу.
– Так отдайте этот приказ!
– И что? Помнится, наш дипломат счел, что позиции Севера в России неприступны. Нет, мадам, при всем уважении я не могу рисковать, пропустив в гавань сильную чужую эскадру. Даже если Борегар получит приказ из Ричмонда! Город окажется в их милости… Кто знает, не военная ли это хитрость? Быть может, бой – просто инсценировка?
Рикошет!
Капитан Джон Ратледж. Как всегда, элегантен – несмотря на перепачканный рыжим рукав.
– У меня подняты пары. Я жду только приказа.
– Вот вам приказ: доставьте меня на батарею острова Салливен!
– Но…
– Никаких но. Вспомните, на чьи деньги построен ваш корабль. Это «дамский броненосец» или нет?
Не только ее бриллианты превратились в покрытый ржавыми пятнами броненосец. Но она пожертвовала достаточно, чтобы не просить, а требовать рейса!
И вот – спертый воздух батарейной палубы. Гром ядер янки, что колотят по броне «Палметто Стэйт», больно бьет по ушам. Приходится зажимать уши – и кричать:
– Почему вы не стреляете в ответ?!
– Для этого нужно открыть порты. Есть вероятность, что через порт влетит вражеский снаряд.
Одно ядро находилось внутри… самое прекрасное ядро Юга! Люси Холкомб было страшно, как никогда в жизни, и она поминутно напоминала себе о людях, которые – там, в море – не обладают такой роскошью, как броня. Кто сейчас падает на палубу, сраженный? Может быть, он знаком по Петербургу? Царь не мог послать в Чарлстон человека, которого некому будет представить южному обществу! Значит, хотя бы один человек там, в море, ей знаком. Бывал в Зимнем, целовал ей руку? Возможно. А теперь превратился в обрубок человека – ей пришлось повидать немало калек, посещая госпитали.
Бинокль. Она знает, следила за бомбардировкой форта Самтер, нужно повернуть колесико наверху, и станет четко видно – невозможное! Сколько приходилось слышать, что время деревянных кораблей минуло! Только русским, видимо, никто не удосужился сообщить прописную истину, и они шли вперед, навстречу броне и зевам морских колумбиад.
Все снаряды доставались самому большому, идущему впереди.
Удар – и корабль вздрагивает всем корпусом. Видно, как разлетаются обломки. Удар – рушатся за борт былинки мачт. Удар – вздыбливается палуба, дым растекается по кораблю. Удар… Удар! Удар! Русский корабль, разрушенный, горящий, продолжает идти вперед. Инсценировка? Джон Рэндольф Такер, вы – слепец! Это – подвиг…
– Вы можете передать на эскадру сигнал?
– Да, флажным семафором по международному коду…
– Неважно, как. Сделайте это. Скажите им, что Чарлстон приветствует русских героев!
Вскоре после прибытия в гавань русские явились благодарить. Словно в гости заглянул сам Петербург! Блеск эполет, раззолоченные эфесы шпаг, жемчужные россыпи комплиментов, выправка и достоинство. А главное – сумрачный молодой человек, обходящийся погонами и кортиком. В Петербурге Люси его видела лишь раз. В опере показали. Она – запомнила. Трудно не запомнить мальчика, у которого есть все шансы, подобно деду, стать самым красивым мужчиной Старого Света… Теперь его заново представляет командир эскадры.
– Вот самый молодой командир фрегата в русском флоте. Ему придется задержаться в городе для ремонта. К сожалению, «Александр Невский» в надводной части разрушен почти полностью…
Значит, это юноша с чуть вихрящимися золотыми волосами – ох, будут у него ранние залысины – вел вперед истекающую дымом и кровью руину? Без мачт, без пушек, без флага – навстречу огню и стали. Деревянный корабль… но стальные сердца! Фрегат подошел к пирсу своим ходом. А потом выносили раненых, убитых… Зрелище почти такое же тягостное, как после отраженных штурмов. Так выглядит победа. Упаси Боже увидеть поражение!
А еще она поняла, к кому шла русская эскадра в Чарлстон. Вот цена словам о неприступности позиций Севера в России! Если пушки янки не дают спать царской крестнице – маленькой Ольге Неве Пикенс… Крестный отец посылает флот. И члена семьи! Евгений Алексеев, конечно, не наследник престола. Всего лишь побочный сын. Пять кораблей, среди них самые большие – два фрегата. Не ровные ряды линкоров, но в Европе ведь тоже война!
Прошли недели. Капитаны и лейтенанты в парадных мундирах, шитых в настоящем Санкт-Петербурге, – не путать ни с Питерсбергом в Виргинии, ни с утыканным заводскими трубами пенсильванским Питтсбургом, ни захолустным Санкт-Петербургом где-то, кажется, в Миссисипи – канули в атлантическую сырость. Вместе с ними исчезли умопомрачительные жилеты и яркие галстуки. Мелькнули, точно прошлогодняя комета, и ушли. Алексеев остался и с удовольствием заглядывает на «русский чай» – из подаренного Их Величествами самовара.
Рассказывает, как отстраивает по дощечке разбитый корабль. Представляет подчиненных. Все – механики, которым у русских отчего-то не позволяется командовать кораблями, и… как это слово
