Вдруг Иван Сергеевич исчез. И тут я увидел вывеску: «Белый медведь». Растерянный, я вошел в кафе. Иван Сергеевич заказывал у стойки коньяк.
Я выскочил на улицу, потому что теперь получилась полная глупость, какая-то бестактность. Нельзя так ходить за человеком, когда он не знает, что за ним идут.
Уныло дожидался я на улице, когда Иван Сергеевич выйдет из кафе.
По-прежнему держась стены, он отправился в обратный путь, а я все стороной побрел за ним. Теперь уж я совсем не решался объявиться.
Так добрался Иван Сергеевич до перекрестка и остановился. Ему надо было здесь перейти улицу. У края тротуара он стоял, ожидая, что кто-нибудь переведет его. Тут уж только бы дурак не подошел к нему. Я и подошел.
– Иван Сергеевич, – говорю, – тут рядом с вами находится Юрий Коваль.
– Вот как хорошо-то! – обрадовался Иван Сергеевич. – Как же вы так объявились? Не звоните, не приходите, а как улицу переходить – объявляетесь.
– Шут его знает как, – ответил я. – Только так уж получилось.
Иван Сергеевич взял меня под руку, и мы пошли через улицу. Он радовался неожиданной встрече, а я просто сиял.
Только перешли улицу, как Иван Сергеевич сказал мне полутаинственно:
– Тут неподалеку есть кабачок – «Белый медведь». Не хотите ли зайти?
Дурак бы отказался. Мы повернули назад и еще раз перешли улицу.
Я часто вижу, как люди ходят под руку. Раньше и мне приходилось это делать. Теперь забыл, как это бывает.
А вот как ходил под руку через улицу с Иваном Сергеевичем – помню. Я гордился этим, я счастлив был, что моя рука ему пригодилась. И все-таки дело не в этом. Не знаю, как объяснить, но, опираясь на мою руку, это он помогал мне, придавал мне силы.
Такое чувство я испытывал, только когда шел рядом с Соколовым-Микитовым. Сейчас испытываю его редко, очень редко, только когда случаются счастливые дни рядом с Арсением Александровичем Тарковским.
Здесь мне хочется написать, кого любил Иван Сергеевич.
Радостно, по-детски и он, и Лидия Ивановна любили Твардовского. Как только о Твардовском заходил разговор, Лидия Ивановна с восхищением начинала рассказывать. Отчего-то особенно часто она рассказывала про ящик с помидорами. Как однажды Твардовский, гостя у Соколовых, заметил, что внук их Саша с удовольствием ест помидоры, которых на столе было немного. Через несколько дней Твардовский прислал им целый ящик помидоров. Об этом сказочном ящике Лидия Ивановна вспоминала не раз, и Иван Сергеевич любовно поправлял детали.
В нашем интервью о Твардовском было сказано совсем немного: «Моим близким другом считаю я и Александра Трифоновича Твардовского – моего земляка, с которым меня свела судьба лет двадцать назад. Творчество Твардовского мне близко душевно».
Такая краткость Твардовского никак не обидела. Интервью он наше прочитал и похвалил, но высказал огорчение, что в числе друзей Иван Сергеевич назвал его после Федина. Твардовский считал, что он поближе к Ивану Сергеевичу, чем Федин.
В доме Ивана Сергеевича единственный раз в жизни встретился я с Твардовским. Мы беседовали с Иваном Сергеевичем, как вдруг звонок – внезапно приехал Твардовский. Он вошел в комнату шумно и живо.
– Темно-то как у вас, – сказал он. – Как в каземате Петропавловской крепости.
Ои подошел к окну и распахнул глухие шторы, скрывающие свет. Распахивать шторы эти не было дозволено никому. Дневной свет утомлял больные глаза хозяина. Ни Иван Сергеевич, ни Лидия Ивановна этого Твардовскому не сказали. Видно, ему было дозволено.
Иван Сергеевич представил меня.
– Так это он поставил меня после Федина? – с шутливой угрозой сказал Твардовский.
Пожавши руку поэту, попрощавшись с хозяевами, я поскорей раскланялся, чтоб не мешать беседе двух друзей. А так, признаться, не хотелось уходить.
Иван Сергеевич любил Алянского. Он говорил мне:
– Вот у вас выходит книжка. Хорошо бы, чтоб она попалась на глаза Алянскому.
– Она как раз и попалась, – хвастался я.
– Самуил Миронович – замечательный человек. Нет у нас другого такого знатока и мастера книги. Вам повезло. Я-то люблю Алянского.
Меня удивляло: как же это так? Два таких человека знают и любят друг друга – каков же он, как он связан, этот священный мир русской книги?
Очень любил Иван Сергеевич Владимира Александровича Лифшица и его жену Ирину Николаевну. Часто в разговорах упоминал он их имена.
Ефим Дорош и Владимир Лакшин, близкие товарищи Твардовского, тоже были любимы в доме Соколовых. С Владимиром Яковлевичем Лакшиным я познакомился уже после смерти Ивана Сергеевича. Первое, что меня удивило, это разговорная минера, интонация Лакшина. Во многом он похож по манере речи на Соколова-Микитова. Та же неторопливость, доброта, мудрость, и приятно, что есть в этом немного детской подражательности. Велико было обаяние Ивана Сергеевича.
Те же интонации замечаю я порой и у себя и особенно у Вадима Чернышева, друга и ученика
