Полезно для желудка», – пояснил королевский лекарь – Кухарь, который стоял у трона, искусно вырезанного из кедровой коры.
Сам Землерой сидел на троне. На шее у него висело ожерелье из светящихся гнилушек. Тут же был и дядя Белозуб, который возмущенно раздувал щеки.
«Меня, старого служаку, посадить в стакан! Я ему этого никогда не прощу! Сегодня же ночью укушу за пятку».
«Ладно тебе, – говорила Белозубка. – Что было – то прошло. Давайте лучше выпьем кваса и будем танцевать. Ведь сегодня наша последняя ночь!»
«Хорошая идея! – хлопнул в ладоши король. – Эй, квасовары, кваса!»
Толстенькие квасовары прикатили бочонок, и главный Квасовар, в передничке, на котором написано было: «Будь здоров», вышиб из бочки пробку.
Пенный квас брызнул во все стороны, и тут же объявились музыканты. Они дудели в трубы, сделанные из рыбьих косточек, тренькали на еловых шишках. Самым смешным был Балалаечник. Он хлестал по струнам собственным хвостом.
Дядя Белозуб выпил пять кружек кваса и пустился в пляс, да хвост ему мешал. Старый солдат спотыкался и падал. Король хохотал. Белозубка улыбалась, только Сыщик строго принюхивался к окружающим.
«Пускай Белозубка споет!» – крикнул король.
Притащили гитару. Белозубка вспрыгнула на бочку и ударила по струнам:
«Мы желаем! Мы желаем!» – закричали кавалеры.
«Пошли в избушку! – крикнул кто-то. – Там теплей и места больше!»
И вот на полу у горящей печки в огненных бликах появились Землерой и Белозубка, Сыщик, лекарь и квасовары. Дядя Белозуб сам идти не мог, и его принесли на руках. Он тут же заполз в валенок и заснул.
Над печкой у меня вялились на веревочке хариусы. Один хариусок свалился на пол, и землеройки принялись водить вокруг него хоровод. Я достал из рюкзака последние сухари, раскрошил их и подбросил к порогу. Это добавило нового веселья. Хрустя сухарями, Землерой запел новую песню, и все подхватили:
Всю ночь веселились у меня в избушке король Землерой, Белозубка и все остальные. Только к утру они немного успокоились, сели полукругом у печки и смотрели на огонь.
«Вот и кончилась наша последняя ночь», – сказала Белозубка.
«Спокойной ночи, – сказал Землерой. – Прощайте до весны».
Землерой, Белозубка, музыканты исчезли в щели под порогом. Дядю Белозуба, который так и не проснулся, вытащили из валенка и унесли под Гнилое Бревно. Только Сыщик оставался в избушке. Он обнюхал все внимательно.
Рано утром я вышел из избушки и увидел, что дождь давно перестал, а всюду – на земле, на деревьях, на крыше – лежит первый снег. Гнилое Кедровое Бревно так было завалено снегом, что трудно было разобрать – бревно это или медведь дремлет под снегом.
Я собрал свои вещи, уложил их в рюкзак и по заснеженной тропе стал подыматься на вершину Мартая. Мне пора уже было возвращаться домой, в город.
К обеду добрался я до вершины, оглянулся и долго искал избушку, которая спряталась в заснеженной тайге.
Нулевой класс
Приехала к нам в деревню новая учительница. Марья Семеновна.
А у нас и старый учитель был – Алексей Степанович.
Вот новая учительница стала со старым дружить. Ходят вместе по деревне, со всеми здороваются.
Дружили так с неделю, а потом рассорились. Все ученики к Алексей Степанычу бегут, а Марья Семеновна стоит в сторонке.
К ней никто и не бежит – обидно.
Алексей Степанович говорит:
– Бегите-ко до Марьи Семеновны.
А ученики не бегут, жмутся к старому учителю. И, действительно, серьезно так жмутся, прямо к бокам его прижимаются.
– Мы ее пугаемся, – братья Моховы говорят. – Она бруснику моет.
Марья Семеновна говорит:
– Ягоды надо мыть, чтоб заразу смыть.
От этих слов ученики еще сильней к Алексей Степанычу жмутся.
Алексей Степанович говорит:
– Что поделаешь, Марья Семеновна, придется мне ребят дальше учить, а вы заводите себе нулевой класс.
– Как это так?
– А так. Нюра у нас в первом классе, Федюша во втором, братья Моховы в третьем, а в четвертом, как известно, никого нет. Но зато в нулевом классе ученики будут.
– И много? – обрадовалась Марья Семеновна.
– Много не много, но один – вон он, на дороге в луже стоит.
А прямо посреди деревни, на дороге и вправду стоял в луже один человек. Это был Ванечка Калачев. Он месил глину резиновыми сапогами, воду запруживал. Ему не хотелось, чтоб вся вода из лужи вытекла.
– Да он же совсем маленький, – Марья Семеновна говорит, – он же еще глину месит.
– Ну и пускай месит, – Алексей Степанович отвечает. – А вы каких же учеников в нулевой класс желаете? Трактористов, что ли? Они ведь тоже глину месят.
Тут Марья Семеновна подходит к Ванечке и говорит:
– Приходи, Ваня, в школу, в нулевой класс.
– Сегодня некогда, – Ванечка говорит, – запруду надо делать.
– Завтра приходи, утром пораньше.
– Вот не знаю, – Ваня говорит, – как бы утром запруду не прорвало.
– Да не прорвет, – Алексей Степанович говорит и своим сапогом запруду подправляет. – А ты поучись немного в нулевом классе, а уж на другой год я тебя в первый класс приму. Марья Семеновна буквы тебе покажет.
– Какие буквы? Прописные или печатные?
– Печатные.
– Ну, это хорошо. Я люблю печатные, потому что они понятные.
На другой день Марья Семеновна пришла в школу пораньше, разложила на столе печатные буквы, карандаши, бумагу. Ждала, ждала, а Ванечки нет. Тут она почувствовала, что запруду все-таки прорвало, и пошла на дорогу. Ванечка стоял в луже и сапогом запруду делал.
– Телега проехала, – объяснил он. – Приходится починять.
– Ладно, – сказала Марья Семеновна, – давай вместе запруду делать, а заодно и буквы учить.
И тут она своим сапогом нарисовала на глине букву «А» и говорит:
– Это, Ваня, буква «А». Рисуй теперь такую же.
Ване понравилось сапогом рисовать. Он вывел носочком букву «А» и прочитал:
– А.
Марья Семеновна засмеялась и говорит:
– Повторение – мать учения. Рисуй вторую букву «А».
И Ваня стал рисовать букву за буквой и до того зарисовался, что запруду снова прорвало.
– Я букву «А» рисовать больше не буду, – сказал Ваня, – потому что плотину прорывает.
