– Успокойтесь, Кацман! Неужто вы думаете, что на этом острове всего две голых женщины? Поверьте, найдётся и для нас что-нибудь.
– Первую – мне, – неожиданно потребовал лоцман. – Это, в конце концов, я провёл «Лавра» к острову.
– Пожалуйста, пожалуйста, – согласился капитан, – не будем спорить. Берите первую.
– И возьму, – настаивал лоцман. – Я давно уже мечтаю о счастливом душесложении.
Так, дружески беседуя, мы обошли заросли карбонария, откуда слышались крики:
– Ну, Хренов! Ты – не прав!
За карбонарием располагалась пёстрая лагуна.
Там по песку разбросаны были маленькие ручные зеркала. Они блестели на солнце и пускали в разные стороны пронзительные зайцы.
На краю лагуны лежала голая женщина.
– Вот она! – закричал лоцман. – Моя, сэр, моя! Мы так договаривались.
Лоцман подбежал к женщине и не долго думая схватил её за колено.
– Моя голая женщина, моя, – дрожал он, поглаживая колено.
Дремавшая до этого женщина приоткрыла очи.
– Это ещё кто такое? – спросила она, разглядывая лоцмана.
– Это я – лоцман Кацман.
– Попрошу без хамства, – сказала женщина. – Ты кто такой?
– Я же говорю: лоцман Кацман.
Тут женщина приподнялась, подкрасила губы и, вздрогнув грудью, закатила лоцману пощёчину.
– Я предупреждала, – сказала она. – Перестань сквернословить. Ты кто такой?
Лоцман внутренне сжался.
– Я тот, – прошептал он, – …
– Который?
– Ну тот… кто призван насладиться твоим роскошным телом.
Женщина кокетливо хихикнула.
– А я-то думала, – посмеивалась она, – а я-то думала…
– Что ты думала, радость моя?
– А я думала, что ты – лоцман Кацман.
– Наконец-то, – вздохнул лоцман. – Конечно, я и есть лоцман Кацман.
Женщина нахмурилась.
– Не сквернословь! – сказала она и снова закатила лоцману пощёчину.
– Как-то неловко наблюдать их наслаждение, кэп, – заметил я. – Кто знает, как далеко они зайдут.
– Оставим их, – согласился капитан, и мы двинулись по краю лагуны, направляясь к дюнам.
Шагов через двадцать мы обнаружили новую голую женщину. Она мыла бутылки в океанском прибое.
– Ну? – спросил капитан. – А эту кому?
– Только не мне, – заметил я. – Мы сюда наслаждаться приехали, а не посуду сдавать.
– Когда же это бутылки мешали наслаждениям? – резонно спросила дама, игриво полуобернувшись к нам.
Этот её внезапный полуоборот, океанская пена и блики портвейна на розовой коже внезапно пронзили меня, и я потянул уже руку, как вдруг старпом сказал:
– А мне эта баба так что вполне подходит. Милая, хозяйственная. Перемоем бутылки и сдавать понесём. А есть ли у вас, баба, хоть какие приёмные пункты?
– Полно, – отвечала голая женщина, обнимая старпома, – да только сейчас все за тарой поехали.
– А почём бутылки идут? – спрашивал Пахомыч, впиваясь в её уста.
– А по-разному, – отвечала она, обвивая плечи старшего помощника. – Четвертинки – по десять, водочные – по двадцать, а от шампанского не принимают, гады!
– Э-хэ, – вздохнул капитан, – как тяжело даются эти путешествия, забываешь порой не только обо всём святом, но и о простом будничном, человеческом. Ну ладно, следующая женщина – твоя.
– Я готов уступить, сэр, – отвечал я. – Это ведь не очередь за билетами в Нальчик.
– Нет-нет, – улыбался Суер, – капитан сходит на берег последним. Даже на берег страсти. Так что следующая – твоя.
Я неожиданно разволновался.
