Наблюдая за японцами. Скрытые правила поведения

– Ичи сэтто, о нэгаисимас[1] – обычно заказывала я.

Женщина средних лет сразу же приносила из комнаты, скрытой от посетителей занавеской, две большие кружки. В одной был наваристый, горячий рыбный бульон из гигантских голов красной рыбы, а во второй – такой же горячий и насыщенный японский зеленый чай. Керамическая кружка приятно грела озябшие руки. Через некоторое время появлялся и ичи сэтто. На чистой, выскобленной подставке из необработанного дерева красовались семь штук суши – с креветкой, магуро, лососем, кальмаром.

Особенно в дождливые дни эта крохотная сушия всегда была полна людей, а на дворе ожидали двое-трое клиентов, заказавших порции на вынос. До чего же отменные были суши в этой домашней и уютной сушии! Мне казалось, что я съедаю порцию эндоморфинов, успокаиваюсь, жизнь снова налаживается и течет себе дальше. Наверное, волшебство любви к своему делу этой семьи делало поедание суши священнодейством. Оно казалось мне пересадочной станцией с линии холодной усталости на линию обретения новых сил.

Лирическое отступление

В пять утра вдоль реки ходят быстрым шагом японцы. Это у них вроде как вместо утренней пробежки. В основном пенсионеры и те, кого подняли с постелей их собачки.

А так все еще спят… Двадцатые числа июля, а по реке, как лодочки, плывут опавшие желтые листья сакуры. Сами сакуры, тяжелые, увесистые деревья, склонили ветви совсем низко к воде. Вода прозрачная, отдает зеленью, и от этого река кажется глубокой. Но это не так… Вовсе она не глубокая, зато в ней живут толстые-толстые караси трех цветов: серые, красные и какие-то белесо-желтые. Река скована цементными набережными, но, поскольку они оформлены в виде каменных блоков, все, вместе взятое, смотрится вполне гармонично и не вызывает чувства жалости. А карасей этих кормит народ…

Еще на реке живут один белый лебедь, одна белая цапля, пара-тройка уток и много черепах. А почему я так рано вышла сегодня на улицу? Потому что проснулась очень рано и не смогла понять, утро уже или еще вечер, и какой по счету день я так просыпаюсь, и почему все дни слились в один, и что движет мною в жизни, какие мотивы. Такая странная мысль в пять утра даже мне самой показалась странной, и я решила прогуляться. Я вообще-то люблю гулять ранним утром, но когда не высыпаешься, какое там гуляние… Я шла вдоль реки и вдруг поняла, что мне хочется сюда приходить, приходить даже еще раньше, когда здесь совсем никого нет. Приходить и рисовать… Рисовать их дома, их улочки, эту реку… Днем японцы напряженно смотрят на тебя, если ты рисуешь их дом. Это, конечно, можно понять. Ну а если это делать рано утром, когда они спят?

О мотивах своих поступков думать не хотелось, я расслабилась и залюбовалась природой. Особенно мне запомнилась стрекоза, сидевшая на пожелтевшей травинке совсем низко у воды…

Лавки

Надо сказать, что во времена моего проживания в квартале Гумиёдзи я стала замечать, что некоторые продавцы в лавках торгового ряда сётэнгай, куда я ходила за продуктами, начали тепло и искренне ко мне относиться. Наверное, я стала постоянным покупателем. Один старичок, у которого был крохотный магазин «100 йен», куда я часто ходила за джемом и сладкой пастой из бобов, каждый раз изменялся в лице, когда я появлялась в дверях его заведения. Его лицо расплывалось в безразмерной, если это слово здесь уместно, улыбке, которую он пытался скрыть, немного отворачиваясь в сторону. Каждый раз, принимая у меня товар для оплаты и упаковки, он повторял: «Хай, хай, ий дес», то есть «Да-да, хорошо», и потом, тщательно выговаривая каждое числительное, отсчитывал мне сдачу. Этот ритуал был настолько неизменен, что каждому из нас было немного смешно.

Он всегда провожал меня долгим, дружелюбным взглядом и слегка наклонял голову, изображая поклон. На фоне суровости и серьезности пожилых японских мужчин, на чье общение я ни в коем случае и не претендовала, этот продавец мне был глубоко симпатичен ровно в той мере, в какой это касалось нашей связки продавец – покупатель. Наши души радовались этому простому взаимодействию.

Дом с собачкой-роботом

У Канэко-сан в доме все белое. Диваны и кресла, покрытые тонкой белой кожей, шторы и стены оптимистично светлые. Стол сервирован изящно, тарелки из тончайшего дорогого фарфора, цветы, накрахмаленные салфетки, и главное, ничего лишнего. Откуда льется тихая классическая музыка, остается загадкой. Видимо, вмонтированы скрытые от глаз динамики, только вот куда? Ухо не способно определить источник звука. Она льется то ли с потолка, то ли из пола… В доме три этажа и подвальное помещение, где муж Канэко-сан предается своему хобби – уходу за BMW. Да, у него их четыре штуки… Он любит копаться в них, что-то чинить. С этого нулевого этажа B1 можно на первый, второй и третий этажи их дома подняться на лифте. На втором этаже находится кабинет, разделенный на две части – для Канэко-сан и ее мужа.

А вот стойка бара, где утром они варят себе кофе. На столах из настоящего дерева стоят плоские мониторы компьютеров, а посередине возвышается огромный, на полстены, плоский экран телевизора. «Да мы его не включаем почти, – говорит Канэко-сан, – мы смотрим маленький на кухне». Такой же плоский и огромный стоит внизу на первом этаже.

Рядом с кабинетом огромная спальня, тут же массажное кресло с кучей функций и прочие массажеры, например для ступней ног.

«Жаль, что вы не захватили купальника, – переживает она, – ну, ничего, в следующий раз приходите ко мне в джакузи!» А джакузи немаленьких размеров находится на третьем этаже; крыша по желанию хозяев убирается, и ванну можно принимать на свежем воздухе.

У Канэко-сан есть собачка Там-Там. Собачка любит играть в мяч и даже танцевать, и еще она умеет фотографировать! Собачка, конечно же, робот. Когда Канэко-сан приходит домой, Там-Там, ласково повизгивая, сообщает ей о наличии электронных писем или об их отсутствии. Мозг Там-Там подключен к компьютеру. А когда приходят гости, Там-Там фотографирует их глазами и говорит голосом молодой женщины: «Сясин о торимас», что означает: «Фотографирую».

Ну а сами фотографии тут же оказываются в компьютере Канэко-сан. Дети ее уже давно выросли и живут отдельно, муж копается в свободное от работы время в своих ВМW. Канэко-сан по своему очень счастлива…

Осень

Япония удивительно красивая страна, и надо отдать японцам должное, они умеют эту красоту подчеркнуть. Каждому сезону у них соответствуют определенные цветы или растения, праздники, песни и декорации в магазинах, цвета кимоно на женщинах, сорт самой вкусной рыбы, фруктов, овощей… Японцы удивительно тонко чувствуют состояние природы, умеют подчеркнуть прелести любого сезона. Все времена года получаются уникальными и родными. Наверное, с каждым сезоном у японцев связаны свои личные, теплые воспоминания детства, юности…

Будни

Если идти к станции Оока пешком, то путь лежит по улице, на которой каждый раз вспоминаются слова из песни «Праздники прошли, нас поймали будни». Небольшие мансёны однотипного серого цвета с сохнущим бельем на балконах, сонные домохозяйки на велосипедах с пакетами в продуктовых корзинах, запах шампуня из открытых форточек душевых, свисающие отовсюду черные провода…

И так тоскливо кругом, особенно когда погода пасмурная, а редкие деревья не оживляют своей зеленью монотонный городской ландшафт. Все вокруг кажется окрашенным в серый цвет: закрытое, видимо, уже не первый год, казино с грязными окнами и сухой листвой в вестибюле, непонятного назначения элеватор, вокруг которого летает множество серых голубей, автостоянка…

Здесь время словно увязло в серой будничности, остановилось, взяло в плен и душит безысходностью, угнетает необходимостью вставать по утрам и делать повседневные дела.

Быт и серые будни ловят людей в свои сети, в какой стране те бы ни жили.

Хакутё-тян

Хакутё по-японски означает лебедь, тян — это тоже обращение к человеку, как и сан, но только к ребенку, а еще к любимому животному.