итальянским он не стал). Дик не слишком-то рассчитывал, что перед ним распахнут ворота, но хотел посмотреть на реакцию. Сперва ответа не последовало никакого, а потом сверху на несколько голосов закричали что-то непонятное, но явно похожее на ругань. По камню зубцов застучало оружие, раздался скрежет металла. То, что молодой рыцарь понял отчетливо, — пускать его не хотят.
Он усмехнулся, подъехал ближе к воротам и стал колотить в них. Дерево, из которого сбили створки, укрепили полосами металла, по этим-то полосам молодой рыцарь колотил, и из-за кольчужной перчатки, натянутой на плотную кожаную рукавицу, звук получился очень гулкий. Один из англичан, переминающихся близ ворот в сомнении, обратился к корнуоллцу с вопросом. Он был уже немолод, простенький шлем скособочился, и лицо, изрезанное морщинами, выглядело жалким. С другой стороны, лук в его руках, должно быть, становился грозным оружием. В облике этого пожившего англичанина Дик узнал недавнего крестьянина, выкарабкивающегося из-под груды налогов и поборов с помощью браконьерства, Только этот промысел мог обеспечить его семье возможность есть хоть что-то два раза в день, и молодой Уэбо из Уолсмера его не осуждал. А браконьеры, как известно, отлично стреляют.
Сверху донесся отзвук итальянской фразы, в которой молодой рыцарь узнал все то же ругательство. Бойкий на сквернословие сицилиец перегнулся через край стены, грозя стоящим снизу дротиком. «Ругаться — грех, — подумал Дик. — А ты, наверное, и не каялся в этом…» Он повернулся к лучнику:
— Можешь снять со стены этого болвана?
Старик привычно оценил расстояние. Потянул с плеча чехол с луком.
— Не так это сложно.
На то, чтоб стянуть рога лука тетивой, у него ушла пара минут. Бывший браконьер не глядя расстегнул колчан и последовательностью плавных движений, длившихся в одно, отправил стрелу в полет. Вторая сверкнула в воздухе любовно полированным наконечником раньше, чем первая вгрызлась в цель. Сицилиец взмахнул руками и исчез.
— Я просил снять болвана со стены, — поморщился Дик.
— Но это было невозможно. Отдача…
— Так бы и сказал. А теперь он отдышится.
Лучник улыбнулся, и ко всему прочему оказалось, что в его рту не хватает многих зубов. Должно быть, иногда он все-таки попадался лесничим, но ему всегда удавалось отделаться обычными побоями.
— Не отдышится.
— Эй, вы! — заорал корнуоллец снова. — Открывайте! Или начальство позовите! Эй!
Спустя некоторое время Дик все-таки дождался ответа. Чей-то серебряный шлем выглянул из бойницы — слегка, чтоб не зацепило стрелой, хотя, как догадывался молодой рыцарь, стоящий рядом с ним лучник смог бы убить его первой же стрелой не хуже, чем неудачливого сквернослова.
— Чего тебе нужно? — спросил серебряный шлем по-французски.
— Открой ворота! — громко ответил королевский телохранитель.
— Постоишь и снаружи.
— Совсем сдурели? Нарываетесь на неприятности? Думаете, король не сможет взять Мессину? Если захочет, возьмет, и станет жарко, а вы его провоцируете.
— Твой король нос разобьет о стену!
— А ты думай, прежде чем говорить! — заорал Дик. — И позови, наконец, кого-нибудь познатнее. Я не нанимался с мелкой шавкой перелаиваться!
Последовала долгая пауза, которая завершилась неожиданно. Скрипнули петли, что-то загрохотало, и в воротах приоткрылась одна створка — калитка была не предусмотрена. Мрачный сицилиец кивнул корнуоллцу:
— Заезжай, — благо это слово молодой рыцарь понял.
Он бестрепетно тронул коня — тот мотал головой и не хотел заходить в город, откуда отчетливо потягивало страхом. Но все-таки пошел — твердая рука хозяина, умеющего настоять на своем, и заставляла его, и внушала какую-то уверенность. Другие англичане — у ворот их собралось больше двух десятков — тоже попытались пробраться в город, но створка ворот захлопнулась у них перед носом. Скрип этот прозвучал резко и угрожающе, но лицо Дика не дрогнуло ни единым мускулом, если он и боялся, то не собирался это демонстрировать. Молодой рыцарь оглядел столпившихся вокруг него итальянцев — треть составляют солдаты, остальные — ремесленники и босяки, испуганные за свои шкуры, за свое небольшое достояние, за каждую крупицу его.
— Ну, и где кто поглавнее?
Офицер в серебряном шлеме спустился по крутой лесенке с надвратной башни, откуда только-только кричал. Он держался получше, чем сброд, оказавшийся в его распоряжении, и за несколько мгновений, что глядел на него, бастард короля проникся к нему уважением. Он уже знал, что способен оценить человека с первого же взгляда — не то, хорош он или плох, а то, подходит ли он Дику как друг или приятель или нет.
У сицилийца были холодные глаза и жесткие черты лица, наполовину скрытого шлемом.
— Что тебе нужно?
Он говорил на французском очень хорошо, не хуже любого английского придворного, родившегося на туманных островах, а не на материке.
— Легко ответить. — Корнуоллец старался выглядеть веселым. — Что вы тут затеяли? Король желает узнать, что происходит.
— Он не понимает?
— Он сегодня не в духе, и ему не до того, чтобы ломать голову над загадками. Он отправил меня, чтобы получить ясный ответ.
Офицер помолчал.
— Твой король, — начал он, — ведет себя чересчур вызывающе. Разве он не понимает, какие последствия бывают у дел, которые он затеял?
— Не мне и не тебе, сицилиец, обсуждать дела государей. Ни ты, ни я не родились в королевской семье.
— Но здравый смысл никто у нас не отнимал. Что ожидал твой король — что мы будем сидеть и ждать, когда же он разместит свой гарнизон в Мессине? А потом и в Палермо?
Дик усмехнулся и повел плечом — затекала напряженная спина.
— Если бы его величество хотел разместить гарнизон в Мессине, он бы уже сделал это. Он — или Филипп-Август. Вся десятитысячная армия прошла через ваш город. Вы об этом не подумали?
— Чего же твой король хочет сейчас?
— А что, если б с твоей сестрой поступили так недостойно, как Танкред де Лечче, ты б сделал вид, что не замечаешь ничего?
— Я б не стал требовать в отплату за оскорбление золота и серебра, — холодно ответил сицилиец, и молодой рыцарь короля Английского понял, что поймал собеседника. — Именно золота требует твой король от Танкреда. Разве не так?
— Так, — спокойно согласился корнуоллец. — Ты слыхал что-нибудь о законах английского государства? У нас не платят кровью, у нас исчисляют ее цену в золоте. Таков закон, принятый отнюдь не Плантагенетами, но Плантагенеты, повелители этой земли, первыми должны соблюдать свой закон. Ты понимаешь?
Офицер понял, это было написано у него на лице. Он наклонил голову и задумался.
— Отведи меня к городскому голове, — мягко потребовал Дик. — Я должен поговорить с ним.
На улицах города было необычайно людно. Солнце стояло еще высоко, и в это время, как правило, ремесленники, подмастерья и мастера работали в своих мастерских, купцы сидели в лавках или подсчитывали доходы, и лишь на рынке толпились люди. Теперь же Мессина напоминала один большой рынок, особенно это впечатление поддерживало плохое знание сицилийского диалекта итальянского языка — Дик практически ничего не понимал, и выкрики при желании можно было принять за яростный торг. Какой-то горожанин, одетый в чистую, но обтрепанную одежду, кинулся к корнуоллцу, попытался схватить его стремя, что-то крича. Офицер в посеребренном шлеме оттолкнул его ногой.
— Англичан здесь не любят, — сказал итальянец.
Искоса поглядев на спутника.
