Потому неудивительно, что король Английский так любил воевать — после захвата каждого города он становился намного богаче.
Самый красивый и большой дом города отскребли от грязи и крови — кто-то в городе посмел сопротивляться, несмотря на то, что решение о сдаче было принято самим султаном, так что их с чистой совестью прикончили за неповиновение собственному правителю. Оба короля объявили, что собираются праздновать взятие Акры, и все — от знатнейших графов до последних пехотинцев — ответили радостным гулом, и не вспомнив, что «взятия»-то не было.
Ну да, впрочем, какая разница. Был бы пир, а уж повод для веселья найдется.
А в подземельях акрского замка изнывали пленные сарацины.
Христиан на мусульман поменяли на следующий же день, а вот с Животворящим Крестом и выкупом за оставшихся в руках Плантагенета пленников дело затягивалось. Через несколько дней султан прислал в лагерь франков своего переводчика, сообщившего, что Саладин не успел собрать нужную сумму. Ричарда это не удивило. Выкуп за каждого эмира, пожалуй, был не так уж велик, но в совокупности цифра получилась впечатляющая. Гораздо больше, чем сумма, уплаченная Танкредом де Лечче, королем Сицилии, и намного больше, чем выкуп, первоначально обещанный Исааком Комнином.
Потому король Английский согласился подождать. По его расчетам, султан через три-четыре дня вполне способен был уплатить ему часть выкупа, но, может, просто решил набрать хотя бы половину необходимой суммы? Для солидности?
Но прошла неделя, а из сарацинского лагеря вестей не было. Вернее, Саладин по-прежнему отправлял своему главному противнику фрукты и лед в обмен на мелкие, ставшие привычными франкские подарки, обменивался вежливыми и любезными фразами, а также время от времени просил новой отсрочки. Сперва Ричарду было чем заняться — он размещал гарнизон, распоряжался добычей, разбирался с подравшимися из-за золотого кубка графом Йоркским и графом Дерби, а также вершил суд.
Следовало к тому же распределить собственность, имевшуюся в городе. В самом деле, теперь, после взятия города франками, у каждого дома появилось по крайней мере два законных владельца — христианин и сарацин. Ну с сарацинами все было понятно, пусть благодарят уже за то, что пока остались живы. Но трудность заключалась в том, что владельцев все равно обычно оказывалось больше одного, даже если иметь в виду только христиан, те, кто владел домами до того, как Акра перешла в руки султана, и те, кто лишь неделю назад прибрал их к рукам. Их тоже можно было понять — ради добычи они почти два месяца штурмовали чертову Акру, а теперь кто-то, и не думавший проливать свою кровь, заявляет какие-то права?
Короли решали этот вопрос сообща. Филипп Август, Божьей милостью государь Франции, во всеуслышание заявил, что воины Креста, защитники христианства, освободители Гроба Господня, явились в Сирию не для того, чтоб приобретать дома и богатство, — при этом он многозначительно посмотрел в сторону короля Английского, — а для того, чтоб помочь стране и вернуть ее последователям истинной веры. А потому, как он заявил, имущество следует вернуть тем, кто владел им раньше. Король Франции говорил так потому, что его войска вошли в Акру позже английских и, соответственно, успели награбить меньше.
Впрочем, Ричард, который не собирался обосновываться в Сирии, отнесся к этому довольно равнодушно. Единственное, он счел необходимым оговорить, — конечно, пусть хозяева домов владеют своим имуществом, но рыцари и солдаты будут жить в этих домах, пока войско стоит в Акре. Кому не нравится, пусть уходит. Подобное было воспринято как само собой разумеющееся.
Ричард охотно согласился с решением Филиппа Августа, потому что его по-настоящему занимал только вопрос выкупа. Когда в очередной раз султан прислал своего человека с просьбой об отсрочке, английский король побагровел от ярости. То, что он не стал орать на подвернувшихся под руку слуг и оруженосцев, никому не вышиб пару зубов или глаз, означало, что его ярость вышла за все мыслимые границы. Глаза потемнели и стали почти черными, взгляд, который он бросил на переводчика, заставил того съежиться и позеленеть.
— Передай своему хозяину, что если через три дня он не передаст мне выкуп, умрут все сарацины, которые остались в городе... Ну, разумеется, кроме тех, которым я по своей прихоти захочу подарить жизнь. И захочу ли вообще — не знаю сам... Отправляйся!
Переводчик исчез так быстро, что Дик, как всегда находившийся рядом с Ричардом, засомневался, слышал ли посланник все, что было ему сказано.
Саладин, должно быть, получил послание, но никак на него не ответил. Возможно, не поверил. Разумеется, подобного рода угрозы не выглядели убедительными. Дика это встревожило.
Впрочем, в лагере христиан творились такие беспорядки, что немудрено было потерять душевное равновесие. Когда войска осаждали город, регулярно отправляясь на штурм, некогда было отвлекаться на что-либо еще, но теперь, в стенах Акры, знать, с удовлетворением поделив добычу, занялась своим обычным делом — сварами. Пока город еще не лег к ногам франков, их одолевали сомнения: а хватит ли сил совладать с сарацинами и вернуть себе Иерусалим? Но после захвата Акры все уверились, что войска султана больше не помеха и отвоевать иерусалимское королевство будет проще простого. А значит, этому королевству нужен король.
Претендентов на трон было двое — Ги де Лузиньян и Конрад де Монферра. Оба имели право на корону через своих жен, один — через покойную, второй — через здравствующую, но младшую. Конрад был не из тех, кого сдерживают моральные принципы, и поступал он всегда только так, как считал выгодным для себя. Изабелла, достигнув шестнадцати лет — брачного возраста француженок — вышла замуж за Готье де Торона. Но, как только умерла Сибилла, ее младшая сестра немедленно была разведена. Повинен в этом был правитель Тира, Конрад Монферратский, который решил, что корона иерусалимского королевства будет куда лучше смотреться на его собственной голове.
Изабелла не возражала. Она, казавшаяся веселой глупышкой, была достаточно умна, чтоб понять: тщеславный де Монферра не остановится ни перед чем. Если она вздумает противиться, он заставит ее родить ребенка, а потом может отправить в монастырь или даже убить — за ненадобностью. Но если она будет послушна, то, пожалуй, сможет благополучно стать королевой иерусалимской. Младшая дочь Балдуина умирать не хотела.
Конрад действовал методом кнута и пряника. Кого-то из сановников иерусалимского королевства он подкупил, кого-то прикончил, и Ги де Лузиньяну пришлось бежать. Теперь он вернулся в сопровождении тех немногих, кто сохранил верность данной присяге. Лузиньян обеспечил себе покровительство Ричарда Английского, а это уже стоило немало. Раздраженный де Монферра в который раз пожалел, что не убил его, когда имел возможность.
Де Лузиньян был родственником Плантагенета сразу по нескольким линиям. В первую очередь, разумеется, по Анжуйской и Аквитанской. Что же до Монферра, то Конрад был сыном женщины, происходящей из семьи Капет. И сам Бог велел Филиппу Августу, мечтавшему хоть как-то, хоть в чем-то нагадить Ричарду, взять сторону мерзавца де Монферра. Так он и сделал.
Решать, кто имеет больше прав на престол Иерусалима, можно было долго. Пожалуй, под предлогом законных прав сразу двух претендентов на корону можно было бы затеять целую войну, достаточно долгую, чтобы те успели умереть не от ран, а от старости. История изобилует подобными примерами. И, наверное, относиться к разгоревшемуся спору следовало просто: вот захватим Иерусалим, тогда и будем делить трон. Но Ричард не терпел, даже когда ему перечили равные. Даже тот, кого он называл своим сюзереном.
Он разозлился.
Ги де Лузиньян и Конрад де Монферра расхаживали каждый в королевских мантиях, почти одинаковых коронах и в сопровождении свиты верных им людей. Встречаясь, они едва здоровались друг с другом, а чаще просто проходили мимо. Время от времени сторонники того и другого хватались за оружие, но до крови пока не доходило. Просто знатные сеньоры разминались. Они бесились от безделья, пока султан решал, платить или нет назначенный английским королем огромный выкуп.
Но вскоре стало ясно, что на трон Иерусалима Ги рассчитывать нечего. Конрад де Монферра действовал тонко и продуманно, кроме того, владея богатым городом (Тир был крупным торговым центром), мог дарить сторонникам дорогие подарки. У де Лузиньяна же не было ничего. Рассчитывая, что и дальше щедрость предводителя останется прежней, сторонники де Монферра шумно настаивали на том, что его права убедительней, хотя, в отличие от Ги, Конрад никогда не был коронован. В качестве веского доказательства
