Не помню уже, кто первый предложил послать за семьёй Руднева несколько верховых бойцов. Сейчас кажется, что эта мысль возникла сразу у всех. В качестве проводника с группой конных отправился Радик. Они заскочили в село ночью, взяли на седло жену и ребёнка, захватили кое-что из одежды, самое необходимое, и к утру вся семья комиссара была уже в сборе.
Это была большая радость для всех путивлян. Огорчало только наш народ, что Семён Васильевич очень мучится от раны, ослабел сильно. Он не мог ничего есть, молоком одним питался и то с трудом пил его. Бойцы опасались, что наши медработники, девушки, недостаточно опытны, чтобы оказать ему нужную помощь, и на каждой дневке в сёлах расспрашивали население о врачах — нет ли поблизости хорошего хирурга. Кто-то где-то сказал, что есть замечательный хирург, местная знаменитость, в Хуторе Михайловском. Это большая станция, там стоял немецкий гарнизон, полно было полиции. Но так всем хотелось, чтобы [56] Семён Васильевич скорее встал на ноги, чтобы жена не убивалась, глядя на него, что сейчас же нашлись смельчаки, решившие во что бы то ни стало выкрасть этого хирурга у немцев. И выкрали. Приехали в Хутор Михайловский ночью на санях, явились к нему, сказали, что от советской власти даётся ему важное задание, попросили скорее одеваться и потеплее, так как дорога дальняя, и увезли в лес, по пути уничтожив из автоматов немецкий патруль. Осмотрев Руднева, хирург успокоил бойцов, сказав, что опасности нет, что наши девушки-медработники лечат его правильно и он скоро будет здоров. В благодарность за это он в ту же ночь был доставлен обратно в Хутор Михайловский прямо на свою квартиру.
Руднев действительно оправился от тяжелого ранения очень быстро. Спустя несколько недель он уже опять молодцом выглядел. Но голос у него возвращался медленно, первое время Семён Васильевич мог говорить только шопотом.
В Хинельские леса мы вернулись в десятых числах марта. Как изменилась здесь обстановка с декабря, когда мы в первый раз пришли в Хинельские леса из-под Путивля! Была дикая глушь, люди жили в лесу, как барсуки в своих норах, боясь выглядывать на свет, а сейчас — большой шумный партизанский лагерь, вокруг — целый советский район.
Небольшие партизанские группы, «поднятые» нами в декабре, к нашему возвращению выросли в крупные отряды, насчитывавшие по нескольку сот бойцов. Тут действовали Эсманский, Севский, Хомутовский, Ямпольскйй отряды и два отряда имени Ворошилова. Они имели 45-мм артиллерию. Командиры их съезжались на совещания, подготавливали совместные операции, поддерживали связь с орловскими партизанами, базировавшимися в южной зоне Брянских лесов.
Немецкое командование, чтобы не допустить соединения украинских партизан с русскими и. закрыть нам путь в Брянские леса, расставило сильные заслоны по сёлам севернее Хутора Михайловского. После этого началось прочёсывание Хинельских лесов венгерскими войсками.
Наступление противника не застало нас врасплох. Отряды успели заблаговременно занять участки обороны. 20 марта два батальона мадьяр четыре раза бросались в атаку на нашу оборону и каждый раз, понеся потери, быстро откатывались назад. Ночью захваченные нами пленные показали, [57] что противник подтягивает крупные силы, артиллерию, миномёты, что в каждый батальон мадьяр влито по сто немцев, которым приказано итти позади мадьярских цепей и расстреливать бегущих назад. Узнав об этом, я решил линию обороны перенести дальше в лес, а на том месте, где мы оборонялись сегодня, оставить только небольшие заслоны, приказав им при появлении противника бежать в лес. Так всё и было сделано. Утром противник начал наступление тремя цепями. Позади шли немцы. При преследовании притворно бегущих партизан задние цепи влились в переднюю цепь и вместе с нею попали под шквальный огонь с дистанции в 50–60 метров. Оставив в лесу около двухсот трупов, мадьяры и гнавшие их в бой немцы бежали назад с одинаковым проворством.
Днём над Хинельскими лесами появилась немецкая бомбардировочная авиация. Противник опять начал наступление. Ударом во фланг мы отразили ещё одну атаку, после чего решено было прорываться в Брянские леса. Так как все дороги были перехвачены немецкими заставами, мы двинулись снежной целиной. Для прокладывания пути в голову колонны было выделено несколько саней, запряженных самыми сильными конями. За ночь линия вражеских застав была обойдена, утром мы были уже в тылу немцев, приближались к опушке Брянских лесов.
Там на большой лесной поляне есть село Старая Гута. Где бы потом путивляне ни бывали, всюду они вспоминали это село с каким-то особенно тёплым чувством; партизанская столица — так называли Старую Гуту её жители. Народ здесь был исключительно смелый, ничего не боялся, жил, как при советской власти, немцев ни во что не ставил. Старогутовцы прямо сказали нам, как только мы пришли к ним:
— Одна у нас с вами судьба, товарищи партизаны, бояться нам нечего, в случае чего — в лес уйдём, народ мы лесной.
Леса здесь огромные, не то, что на Сумщине, их не окружишь, как Спадщанский лес окружили немцы. К северу от Старой Гуты они тянутся за Брянск, десятки километров можно пройти ими, не видя просвета, а за тем краем — фронт, «Большая земля», Москва. Ближе к «Большой земле», и народ чувствовал себя увереннее.
В Старой Гуте мы получили долгожданную рацию. 9 апреля сбросили, здесь с самолёта на парашютах трёх радистов с походной радиостанцией. [58]
— Москва прилетела в Старую Гуту, — говорили жители и были очень горды: значит знают в Москве, что есть в Брянских лесах такое село — Старая Гута и что там стоят партизаны.
В Старой Гуте сводки Совинформбюро уже не переписывались от руки, а печатались на типографском станке, захваченном при разгроме одного из гарнизонов противника. Панин организовал в этом селе настоящую типографию, ежедневно выпускавшую листовки. Была тут организована также оружейная мастерская, даже портняжная, перешивавшая трофейное обмундирование на красноармейский лад. Действительно — настоящая партизанская столица.
Здесь мы впервые встретились с представителями брянских партизан, договорились с ними о созыве совещания всех командиров и комиссаров отрядов, действовавших в Брянских лесах. Мы хотели обменяться опытом.
Ясно было, что борьба предстоит упорная и долгая, что мы всерьёз должны стать военными людьми, что надо как следует учиться воевать.
Сначала основным для нас было изучение оружия. На вооружение отряда поступало то, что захватывали у противника, а это было оружие самых разнообразных систем, зачастую никому из нас не известных. Каких только винтовок, пулемётов, автоматов, пистолетов немцы ни насобирали по всей Европе, а нам приходилось всё это оружие изучать и, конечно, без всяких наставлений, руководств. Ещё в Спадщанском лесу вопрос об изучении оружия был у нас поставлен так: у тебя пока только винтовка, но ты должен добыть себе в бою автомат или пулемёт и сразу же обратить это трофейное оружие против врага, — значит изволь предварительно изучить его. Каким образом? А вот у твоего товарища трофейный автомат — он научит тебя владеть этим оружием. Появился в отряде новый пулемёт — изучайте его все. Захватили миномёт — каждый готовься быть миномётчиком.
Новое трофейное оружие сперва изучали несколько человек, а потом каждый из них в свою очередь обучал группу бойцов. Вначале у нас было всего четверо или пятеро знавших минное дело, прошедших курсы минёров, организованных для партизан обкомом партии, а вскоре уже любой боец сам мог обучать этому делу новых людей, приходивших в отряд. Точно так же все стали автоматчиками ещё тогда, когда на весь отряд было не больше десятка трофейных автоматов. [59]
Свободного времени для учёбы не было — совмещали её с выполнением боевых заданий, несением караульной службы. Назначаются на пост или в секрет три бойца, автоматчик и два стрелка — один стрелок ведёт наблюдение, а другой, резервный, рядом где-нибудь в кустах сидит с автоматчиком и изучает с его помощью автомат.
Пройдёшь иной раз по землянкам, постам, заставам, и кажется, не партизанский отряд в лесу стоит, а осоавиахимовцы здесь учебным лагерем расположились: всюду, где вокруг пенька, где просто под деревом группами занимается народ сборкой и разборкой оружия, изучением взаимодействия частей пулемётов, автоматов. Молодежь быстрее схватывала, и не только городская, но и сельские хлопцы, привыкшие в колхозах к технике. Смотришь, какой-нибудь связист или разведчик, вроде Коли Шубина, объясняет, показывает, а усачи и бородачи внимают ему.
В Брянских лесах Руднев, оправившийся уже после ранения, установил обычай производить разбор
