которое лечил алкоголем, иногда разбавляя его какой-нибудь банкой консервов. В себя пришёл только дней через восемь и то потому, что буханина в доме кончилась, и страшно хотелось пить. Я проверил свои запасы — добрая половина консервов была использована, открытые банки валялись по всей квартире. Воды в баллоне кулера не было, но запасной баллон был не тронут. Я его открыл и, даже не устанавливая его в аппарат, налил себе большую кружку воды. Выпив, почувствовал некоторое облегчение в организме. Голова тоже прочистилась, и я начал анализировать обстановку. Из постороннего, в квартире ощущался только сильный запах канализации, пройдя в туалет, я ужаснулся — там было, в прямом смысле, всё засрано. Одежда и обувь у меня тоже были все в засохшем говне. От этого меня чуть не вырвало, и я опять пошёл и налил себе полную кружку воды.
После этого, отпихивая попадающиеся под ноги пустые бутылки и банки, направился в кухню. В квартире было довольно прохладно, и в голове у меня возникла мысль — посмотреть на показания термометра, висящего на внешней раме кухонного окна. Как мне помнилось, стёкла там оставались целыми. Зайдя на кухню, я ещё раз ужаснулся, вдобавок к наваленной в углу большой куче говна и луже мочи, возле мойки, на столе, на большом металлическом подносе было устроено импровизированное кострище. По- видимому, я там жёг таблетки сухого топлива, страницы из книг и журналов, разогревая себе консервы. Потолок был весь чёрный, а на стенах остались подтёки брызг от жира. Боком, стараясь не задеть стол и не наступить в какую-нибудь гадость, я протиснулся к окну и посмотрел на градусник.
На улице было пять градусов тепла, было сумрачно. К своему удивлению, я увидел в палисаднике перед домом двух человек. Они что-то там собирали, и, самое главное, на них не было надето ни противогазов, ни марлевых повязок. Из всего увиденного, мой воспалённый мозг со скрипом сделал вывод — сейчас на улице совершенно безопасно, и если я туда выйду, то это мне не нанесёт никакого вреда. С этой мыслью, чуть ли не бегом, я бросился на балкон и уже оттуда внимательно оглядел все доступные взгляду окрестности. Там я увидел проезжающую мимо машину и ещё нескольких человек. Все прохожие тащили какие-то вещи, или были нагружены досками, вперемешку с ветками деревьев. На улице канализацией не пахло, но зато присутствовал, хорошо знакомый мне по африканским воспоминаниям, запах гниющих трупов.
Вернувшись в комнату, я сел на диван и стал анализировать — выводы были ужасны. Света, воды, тепла и канализации в доме не было. Консервов оставалось дней на семь, надеяться на помощь со стороны властей не приходилось. Кому нужен был пилот, который кроме, как летать на самолётах, больше ничего не умел. А, судя по облакам с мелкими частичками пепла — это моё умение ещё долго никому не пригодится. От осознания собственной никчемности и бессилия я даже заплакал. Ужасно хотелось выжрать стакан какого- нибудь пойла, но, к сожалению, даже после тщательного обыска, я не нашёл ни капли спиртного. Пришлось опять налить себе полную кружку воды.
После этого, ощутил непреодолимое желание сходить в туалет. Гадить в квартире было противно, и я вышел в коридор, намериваясь отлить в мусоропровод. Подойдя к нему и открыв крышку, даже отшатнулся. Из зёва мусоропровода шибануло таким зловонием, что у меня даже заслезились глаза, и захотелось блевануть. Сдерживая себя, я, всё-таки справил свою нужду и, с чувством омерзения, захлопнул крышку этой клоаки. По-видимому, этот путь сброса отходов жизнедеятельности был не в новинку, и, скорее всего, я был последний, кто догадался использовать его в этом качестве.
Зайдя в квартиру, я в тягостном раздумье уселся на диван. Всё, что было сделано мной в этой жизни, казалось бессмысленным. Все мои потуги заработать как можно больше денег, сейчас казались смешными, амбиции по обладанию самыми модными вещами, нелепыми. Вот я сейчас сижу в одежде от Версаче, весь обмазанный дерьмом, а моя дорогущая квартира выглядит хуже самого задрипанного хлева. Мне даже не к кому обратится за помощью и сочувствием, все настоящие друзья остались там, в армии, живут в дерьмовых комнатах в гарнизонном общежитии при аэродроме. В этот момент, если бы у меня был пистолет, я бы точно застрелился, мысль о том, чтобы повеситься, вызвала у меня отвращение.
Потом я подумал о своём джипе, у меня что-то щелкнуло в мозгу, и возникло желание жить, срочно уехав отсюда, к моим настоящим друзьям. В первую очередь, у меня возник образ Витьки — моего кореша ещё по училищу. Я знал, что сейчас он живёт у родителей, недалеко от города Шахты. Эта мысль, поехать к нему, настолько мной завладела, что я, больше уже не рассуждая, подскочил и начал действовать.
Сначала я полностью разделся и, ёжась от холода, протёрся полотенцами, смоченными в воде. Потом переоделся в свой обычный наряд для туристических походов в холодное время. И только после этого начал собирать нужные вещи и оставшиеся продукты. Всего набралось два рюкзака и три большие сумки. Больше не желая задерживаться в этом проклятом месте, я отнёс все собранные вещи в машину и тут же тронулся в путь.
По моим прикидкам, бензина, для того, чтобы доехать до Витьки, должно было хватить. До города Шахты было совсем недалеко, а у меня было залито бензина — больше половины бака. До катастрофы весь путь занял бы у меня часа два, а тогда я добрался до места за тридцать часов, к тому же, пришлось ночевать в машине. Но, как говорится — нет худа, без добра. За время путешествия, я несколько раз останавливался и готовил себе на газовой плитке горячие обеды. К концу этого путешествия, я пришёл в полную норму и не выглядел уже, как глубоко несчастный человек, или бомж.
Когда въехал в посёлок, где проживал Витька, то был, как обычно в последнее время, сильно разочарован. Посёлка, как такового, уже не существовало — вместо домов стояли обугленные руины, живых людей не было видно, только в воздухе присутствовал запах гниющего мяса. Дома родителей Виктора тоже не было, на этом месте стоял только фундамент и торчал остов полуразвалившейся печки.
Я уселся в заглушенную машину и задумался — что мне делать дальше. Ехать в свой бывший гарнизон — не хватит бензина. Возвращаться в Ростов и явиться к себе на аэродром — тоже не хватит бензина, да и если сказать прямо, меня туда совсем не тянуло. Но, по любому, нужно было примкнуть к какой-нибудь группе людей, топлива в машине у меня не хватит даже, чтобы обогреть себя в течение ночи. Греться у костра, это тоже не выход, дальше станет ещё холодней и без тёплого убежища и продуктов выжить будет просто невозможно. В голову мне приходила только одна мысль — нужно ехать в ближайший крупный город и там, всё-таки, обратиться к властям с просьбой о помощи. Мне стало окончательно ясно, что в одиночку я не выживу.
Посидев так полчаса, завёл машину и поехал в ближайший город — это были Шахты. До него я на машине так и не доехал — кончился бензин. Пришлось мне, захватив только остатки продуктов, двинуться пешком в его сторону.
Центральный эвакуационный пункт я нашёл достаточно быстро. Так же быстро меня там зарегистрировали, выдали талон на питание и определили на ночлег в палатку. На следующий день меня записали в рабочую бригаду, которую направили на шахту Луговая-бис — готовить её к прибытию эвакуированных людей. Там мы, в основном занимались разгрузкой привозимых продуктов и укладкой их в специально оборудованные склады. Через неделю нас бросили на помощь бригадам, уже давно занимающимися переоборудованием шахтной котельной в некоторое подобие ТЭЦ. В этом месте я и работал до наступления сильных морозов. За это время мы хорошо утеплили котельную, сделали тёплый коридор от неё к стволу шахты и проложили там рельсы для вагонеток, которые должны были подвозить уголь к котлам.
Так как Бог не обидел меня здоровьем и выносливостью, меня оставили при этой ТЭЦ, подвозить уголь. Так я и жил года три, как робот: отбарабанил смену, перекусил, и — спать, потом встал и — снова на работу.
Когда образовался Секретариат, его руководство, наверное, начало задумываться о будущем. Поэтому, меня как бывшего пилота, перевели на шахту Распадская, в создаваемую там, шарашку для бывших лётчиков и авиатехников. У кого-то из боссов возникла мысль, что скоро небо очистится и пора организовывать авиагруппу. Жизнь там коренным образом отличалась от нашей прежней жизни. Кормили намного лучше, появилось свободное время и по социальной лестнице мы, хотя и относились к касте работяг, но получали продуктов и других жизненных благ гораздо больше.
В этой шарашке я прожил года полтора, всё бы ничего, но там, в меню, особенно в последнее время, начали появляться котлеты из человечины. Первоначально все до одного из нас от них отказывались, но постепенно, наша шарашка разделилась на две части: те, кто ели человечину и те, кто принципиально отказывался это делать. Но скоро нас, тех, кто отказывался это делать, осталось меньшинство, которое начали постепенно гнобить и элита с быками, и даже наши бывшие товарищи.
