«Зет». Тем самым терялась возможность сообщить в Центр радиосигналами о месте нахождения группы после приземления. Но новый радист, взяв у Гвоздя рацию, забыл попросить у него полагающуюся к ней гранату, и она осталась у Гвоздя.
Перед самой посадкой Гвоздь уселся на землю и стал переобуваться.
Из-за этой задержки он поднялся по трапу последним. Оглянувшись на тоскливо и потерянно глядящего ему вслед Иоганна, Гвоздь вдруг успокоенно и торжествующе усмехнулся.
Вернувшись с летного поля в штабной барак, Вайс застал здесь Хакке и Синицу. Вначале его удивило их путешествие вместе с курсантами, но потом он как-то не задумывался об этой странности, и только теперь, увидев их встревоженные лица, он понял, что все это неспроста и, вероятно, имеет какое-то отношение и к нему, потому что оба они устремили на него явно беспокойно-вопросительные взгляды.
Вошел ротмистр Герд вместе с комендантом аэродрома и, держа в руках телеграфную ленту, прочел, запинаясь приказ штаба. Предписывалось немедленно высадить в тылу противника для выполнения особого задания группу в следующем составе: Вайс — старший, радист — Хакке, Синица.
О цели задания группе будет сообщено сразу же после ее приземления.
Комендант, как только Герд закончил читать приказ, потребовал, чтобы члены группы сдали свое личное оружие для замены его советскими пистолетами «ТТ». И тут же солдат внес советское обмундирование: белье, носки, сапоги и даже советские папиросы и спички.
А комендант разложил на столе армейские документы, изготовленные в мастерской абвера. Для Вайса была заготовлена орденская книжка.
Переодевшись, Иоганн старался понять, зачем у него сразу же отобрали личное оружие. Если не дадут другого, значит… Но что значит? Где он мог допустить ошибку, оплошность? И потом он ведь не один, с ним Хакке, Синица. Нет, здесь явно таится что-то другое.
Да вот и комендант. Принес пистолеты и, сверив по номерам, положил рядом с документами. И даже гранаты-лимонки выложил на стол. Это хорошо. Значит тут другое.
Вайс подошел к столу и, улыбаясь, попросил коменданта разъяснить, есть ли какие-либо особенности у советского оружия, которые следует учесть.
Комендант с вежливой готовностью дал необходимые объяснения.
Но Вайс заметил, что ротмистр посмотрел на него при этом вопросительно и удивленно.
Иоганн понял, что он переиграл. В школе ведь изучали все образцы советского оружия. И тут же Иоганн заявил коменданту, что ему отлично известны конструктивные особенности советского оружия. Но он задал свой вопрос, чтобы узнать, пристрелян ли его пистолет и какие при этом выявлены особенности, ибо всякое оружие обладает своими особенностями и их следует учитывать при стрельбе.
Комендант сказал:
— Нет, не пристрелян.
— Напрасно, — пожурил Вайс. — Значит, если я промахнусь, отвечать будете вы.
— Правильно, — согласился Герд. — Это — серьезное упущение.
Комендант взглянул на часы.
— Пора. Пообедать придется в самолете.
Солдат помог им надеть парашюты.
Вайс подошел к Герду, протянул руку:
— До свидания, господин ротмистр.
Но Герд, будто не видя протянутой руки, с недоступным выражением лица произнес сухо:
— Желаю вам с честью выполнить ваш долг.
Иоганн мельком поймал тусклый, неприязненный взгляд Герда и сделал вывод, в котором, правда, еще не был окончательно уверен.
Выброску их в тыл Герд не рассматривает как подвиг. Это ясно. Герд не сумел притвориться, будто провожает его как героя на подвиг, и тем самым кое-что выдал Вайсу. Он чем-то озабочен. Уж не тем ли, что так откровенно беседовал с Вайсом и, когда они были в абвергруппе № 315, слишком подчеркивал перед офицерами свое к нему расположение? Но почему это теперь его беспокоит?
Иоганн решил первым подняться по трапу в самолет, чтобы прыгать последним. Зачем? Чтобы выгадать лишние минуты. Они могут пригодиться.
Окна в кабине самолета были заклеены черной бумагой, в какую обычно заворачивают фотопленку.
Самолет выкатился на взлет тотчас, как захлопнулась дверца за Хакке, — у Хакке на груди была подвешена рация, он вошел последним.
Батареи с питанием находились у Синицы.
Несколько минут летели в полном мраке, потом зажглась лампочка в потолочном плафоне.
Синица объявил, что помирать на голодное брюхо не собирается, и развернул свой пакет с едой. На каждого была бутылка водки.
Хакке почти не притронулся к еде, но, держа бутылку в руке, часто отхлебывал понемножку из горлышка.
Синица ел и пил смачно. Он быстро охмелел, стал болтливым. Подбрасывая на ладони ампулку с ядом, сказал, нежно на нее поглядывая:
— Говорят, мгновенно: раз — и готов.
— Кто говорит? — спросил Вайс. — Те, кто пробовал?
— Правильно! — расхохотался Синица. Потом спросил с надеждой: — Все ж таки химия, а вы, немцы, в ней великие мастера, не то что мы, сиволапые… — Вздохнул: — Эх, Россия! — Дунул на другую ладонь: — Была — и нет. — Пожаловался: — А я все ж таки хухрик.
Вайс спросил:
— Хухрик? Это что по-русски?
— Так… — сказал печально Синица. — Вроде тех, кто сами себя обмошенничивают, а других не умеют. Небось те, кто поумнее, сидят себе в Берлине на заседаниях и сочиняют контрреволюции, а тех, кто попроще, тех, как меня вот, швыряют, будто мусор с балкона на головы прохожим.
— Вам это не нравится?
— Нет, почему же! — насторожился Синица. — У каждого своя доля.
Хакке явно презирал Синицу, недовольный, очевидно, тем, что этого русского поставили с ним как-бы в равное положение. Он сказал доверительно Вайсу:
— Я полагаю, что этот тип должен быть только нашим носильщиком.
Вайс кивнул. Снова отхлебнув из бутылки, Хакке пробормотал раздраженно:
— Я полагаю, моя кандидатура была выбрана господином ротмистром потому, что я сообщил партии о некоторых его чрезвычайно вольных взглядах.
— И что же? — спросил Вайс.
Побагровев, Хакке ответил озлобленно:
— Мне дали строжайше понять, что господа, подобные Герду, находятся вне досягаемости. И мы, наци, обязаны им, а не они нам. Как вам это нравится?
— Насколько я помню, — строго сказал Вайс, — все крупнейшие промышленники и финансисты оказала фюреру поддержку в самом начале его пути, о чем я вам не рекомендовал бы забывать.
— Да, — согласился Хакке, — это верно. Но я проливал кровь за фюрера.
— Да, но не на фронте и не свою.
Хакке задумался, потом сказал обиженно:
— С гестаповцами так не обращаются, как со мной, их не посылают на подобные задания, они работают в тылу…
— Почему же вам выпала эта участь?
Хакке опять приложился к бутылке, еще больше побагровел, закашлялся, вытер мокрый рот ладонью и прошептал, дохнув в лицо Вайса перегаром:
— Потому, что я, как и многие другие ветераны движения, многовато знают кое о чем таком… Поэтому вот, — Хакке похлопал себя по спине, где, как горб, возвышался парашют, — меньше свидетелей. Людвиг Рем предупреждал нас, что фюрер пойдет за наш счет на сделку. Вот и получилось, — он скривил рот, — господин Герд — фигура. А я, старый ветеран, наци, — у этого фабриканта под каблуком… И фюрер
