что усматривали в этом общую задачу для всего Запада… Добровольцы из Западной Европы, как правило, придавались соединениям и частям СС…» (Итоги Второй мировой войны. М., 1957, с. 511).
В высшей степени наглядно предстает геополитическая сущность войны в составленных накануне нее, 23 мая 1941 года, «Общих указаниях группе сельского хозяйства экономической организации „Ост“» (то есть «Восток»). Одно из главных «общих правил» сформулировано так:
«Производство продовольствия в России на длительное время включить в европейскую систему», ибо «Западная и Северная Европа голодает… Германия и Англия (да, и Англия! — В.К.) … нуждаются в ввозе продуктов питания», а между тем «Россия поставляет только зерно, не более 2 млн. тонн в год… (Наш урожай 1940 года — 95,6 млн. тонн. — В.К.). Таким образом, определяются основные направления решения проблемы высвобождения избытков продуктов русского сельского хозяйства для Европы (заметим: Европы в целом! — В.К.) …Внутреннее потребление России… должно быть снижено настолько, чтобы образовались необходимые излишки для вывоза» (цит. по кн.: «Преступные цели гитлеровской Германии в войне против Советского Союза. Документы, материалы». М., 1987, с. 250, 251).
Далее констатируется, что СССР-Россия в сельскохозяйственном отношении состоит из двух различных «зон»: «Районы с избыточным производством расположены в черноземной области (т. е. на юге и юго-востоке)… районы, требующие поставок, находятся в основном в северной лесной зоне (подзолистые почвы). Из этого следует, что отделение черноземных областей от лесной зоны при любых обстоятельствах высвободит для нас излишки производства продуктов. Это отделение будет иметь своим следствием прекращение обеспечения продуктами всей лесной зоны, включая важнейшие промышленные центры Москву и Петербург. Промышленностью в районах, требующих поставок, включая промышленность Урала, следует пренебречь… Должна быть сохранена лишь та промышленность, которая находится в областях с избыточным производством продуктов, т. е. в основном тяжелая промышленность Донецкого бассейна… Кроме того, нефтеносные районы Закавказья (хотя они и находятся в зоне, требующей дополнительных поставок), следует снабжать продовольствием, поскольку… они должны быть сохранены как главные поставщики нефти…
Вследствие прекращения подвоза продуктов из южных районов, сельскохозяйственное производство в лесной зоне примет характер натурального хозяйства… Население лесной зоны, особенно население городов (включая Москву. — В.К.), вынуждено будет страдать от голода, даже в случае интенсивного ведения хозяйства путем расширения площадей под картофель в этих областях и увеличения его урожая. Этими мерами голод не ликвидировать. Попытка спасти население от голодной смерти путем привоза из черноземной зоны имеющихся там излишков продуктов нанесла бы ущерб снабжению Европы». А «наша задача состоит в том, чтобы включить Россию в европейское разделение труда и осуществить принудительное нарушение существующего экономического равновесия внутри СССР» (там же, с. 251, 252–253, 254).
Ясно, что это «разделение труда» между Европой и представляющей собой (и в глазах создателей сего проекта, и реально) иной континент Россией означало превращение последней в рабский придаток Европы. В этой «сельскохозяйственной» программе со всей очевидностью выразился геополитический смысл войны…
* * * Вместе с тем есть все основания утверждать, что в СССР-России к 1941 году не было ясного осознания геополитического смысла войны, Теперь не так легко себе это представить, но в начале войны весьма широко было распространено представление, что пролетариат европейских стран и даже самой Германии вот-вот поднимется на революцию, дабы спасти СССР от нацистского воинства…
Несмотря на начавшееся в середине 1930-х годов восстановление в СССР патриотизма, над умами еще тяготела поверхностная классово-политическая (а не геополитическая) идеология, — что сыграло прискорбную роль.
Не столь давно были опубликованы суждения Сталина по поводу состоявшегося 3 сентября 1939 года объявления войны Германии со стороны Франции и Великобритании: «Мы не прочь, — сказал генсек в самом тесном кругу (Ворошилов, Молотов, генсек Исполкома Коминтерна Георгий Димитров), — чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если бы руками Германии было бы расшатано положение богатейших капиталистических стран…» Ныне доктор исторических наук М.М. Наринский, цитируя эти суждения, комментирует: «Говоря о политике Советского Союза, Сталин цинично (выделено мною. — В.К.) заметил: „Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались“[19] .
Прежде всего следует внимательно вдуматься в эпитет „цинично“, ибо по одной этой детали можно ясно понять существо нынешней „либеральной“ историографии войны. В словах Сталина выражено типичнейшее и даже элементарнейшее отношение государственного деятеля какой-либо страны к войне, разразившейся между соперниками этой страны. Так, 23 июня 1941 года сенатор и будущий президент США Гарри Трумэн заявил не в узком кругу (как Сталин), а корреспонденту популярнейшей „Нью-Йорк Таймс“:
„Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и таким образом пусть они убивают как можно больше!“[20]
Это, повторяю, обычная, заурядная в устах государственного деятеля постановка вопроса, и Сталина можно упрекнуть лишь в том, что он едва ли бы стал повторять свои процитированные высказывания публично. И в высшей степени показательна „реакция“ Наринского, подобную которой можно найти в сочинениях множества нынешних „либеральных“ историков. Обвиняя Сталина в „цинизме“, Наринский, — конечно, бессознательно — обнаруживает тем самым, что в свое время он привык ставить Сталина в моральном отношении гораздо выше политических деятелей Запада, погрязших во всяческих темных интригах.
При этом Наринский, надо думать, понимает, что поведение во внешнеполитических делах в ситуации войны не может — за редчайшими исключениями — соблюдать нравственные принципы, но от Сталина, которого Наринский (как, конечно, и множество его коллег) ранее ставил высоко, он этого требует! И подобная тенденция по сути дела господствует в нынешних сочинениях о Второй мировой войне.
Сколько проклятий обрушено в последнее время на Сталина за заключение 23 августа 1939 года пакта о ненападении с Гитлером, — пакта, который дал последнему возможность „спокойно“ двигаться в 1940 году на Запад. Но эти проклятья из уст историков, которые еще недавно были исправными членами КПСС, обусловлены в конечном счете их прежним пиететом перед Сталиным, ибо ведь они, без сомнения, знают, что ранее, в 1938 году, премьер-министры Франции и Великобритании — Даладье и Чемберлен — в ходе по-своему трогательных визитов (которых Сталин не предпринимал) к Гитлеру вступили с ним в совершенно аналогичные договоренности, позволявшие ему „спокойно“ двигаться на Восток.
Между прочим, небезызвестный Волкогонов в 1991 году назвал пакт с Германией „отступлением от ленинских норм внешней политики… Советская страна опустилась (выделено мною. — В.К.) до уровня… империалистических держав“[21], — то есть, иначе говоря, Сталин, увы, повел себя так же „недостойно“, как Чемберлен и Даладье…
Если перелистать сочинения конца 1980 — начала 1990-х годов, затрагивавшие вопрос о „пакте“ Сталина-Гитлера, ясно обнаружится именно такая мотивировка проклятий в адрес этого пакта (генсек-де отступил от „ленинских норм“); однако позднее о сей мотивировке как бы полностью забыли, и Сталина начали преподносить в качестве воплощения уникального, беспрецедентного цинизма и низости: ведь он вступил в сговор с самим Гитлером! Ныне постоянно тиражируется фотография, на которой Сталин 23 (точнее — уже ранним утром 24-го) августа 1939 года обменивается рукопожатием с посланцем Гитлера Риббентропом, что должно восприниматься с крайним негодованием и даже презрением к генсеку.
