танком. Думали, сейчас его в клочья разнесет. А он за «шреком» своим укрылся. Сам невысокий, щупленький, весь за щитом поместился. Слышно было, как пули пулеметные от щита отскакивают. А Кирчик все ждет, прицелиться получше хочет. Несколько метров уже оставалось. Тут он из трубы своей гранатометной и выстрелил. Надо ж так ему было угодить. Видать, прямиком в прорезь пулеметную снаряд его попал. Дернуло танк прямо на ходу. Словно изнутри тряхнуло. И с левой стороны, как раз там, откуда пулемет работал, выворотило наружу стальными кусками. Чудом самого Кирчика не накрыло. А он — довольный, уже обратно через мешки лезет… Из танка никто так и не вылез. Только дым черный повалил из щели, Кирчиком раскуроченной. Видать, в клочья там экипаж разнесло. И боезапас сдетонировал. Рвануло внутри не слабо. Из брони несколько кусков стальных вырвало. Возле машины подбитой упали. Так Кирчик наши поздравления принял, ну, в честь меткого попадания, и вдруг говорит:
— Лёнчик… — это он ко мне. — Видишь, два куска брони фашистской валяются? Идем, говорит, кусочки эти соберем. Точку свою ими забронируем…
А я ему:
— Куда, — говорю. — За танком пехота лезет.
А он:
— Успеем, давай, — говорит, — не отставай…
А сам уже на той стороне мешков. Пули свистят над головой. А деваться некуда — Кирчика оставлять одного неохота. Ну, я за ним следом… А «кусочки» эти, как Кирчик их назвал, каждый килограммов по двадцать, с полметра в охвате. А он уже свой тащит к мешкам. Улыбается, довольный… Делать нечего, хватаю броню и тащу к нашим. А металл горячий еще, после взрыва не остыл, руки жжет.
Ну, мы снаружи притиснули куски эти прямо к мешкам, как раз так, чтобы щель для ствола пулеметного между ними. Что-то на манер бойницы получилось. И ведь толково Кирчик придумал. Через мешки лезем, а заслонки наши уже звенят. Это значит, пули по кускам брони щелкают и отскакивают.
После того как Кирчик танк подбил, видать, здорово фашисты на нас разозлились. Уже светать начало. Тут они и ударили. Казалось, за каждым домом прятались, из каждой щели били. Вся Мельничная улица поливала нас огнем. Грохот в воздухе не умолкал.
XVIII
Броня наша хорошо держалась. Лучше дота прикрывала от винтовок и автоматов. А мы из немецкого пулемета стреляли. Удобно — рельсы с насыпью наискось путь наступающим перекрывали. Никуда фрицы деваться не могли, вначале надо было через железную дорогу перебраться. Мы без передышки били. Сандогло приноровился: новую ленту за последний патрон уже заряженной цеплял. Получалось, что не надо было время тратить на перезарядку.
Сплошняком очереди шли. Ствол докрасна раскалился. Мы уж думали — заклинит, но ничего… пару минут дали остыть — и дальше по целям.
Помню, только к полудню очнулся. Из боя, словно из моря какого, вынырнул. Это немцы передышку взяли. Насыпь железнодорожная вся была их трупами усеяна. Белым платком махали нам, а потом санитары их появились. Стали раненых и мертвяков убирать. Мы не стреляли, самим передышка требовалась.
С полчаса так прошло, а потом опять… Фрицы тактику изменили. Стали нас из минометов обстреливать. И пушки подкатили. Как раз на углу Мельничной, там, где к порту улица выходит.
Мы орудие не заметили. Мины ложились рядом. Вот-вот накроют нас. Где-то в соседних кварталах городских расположились. Видать, корректировщик с какой-то крыши работал, наводил их. А тут и пушка… Противотанковая, 75-миллиметровка. Это я уже потом рассмотрел. А в тот момент… Аккуратно они высунулись. Ну, и вдарили. Кусок брони в тот момент нас только и спас. В него снаряд попал. И осколки, и основную силу взрывной волны на себя принял. И мешки самортизировали. Но все равно, разметало наше гнездышко к чертям собачьим. Кто где очухался. Помятые, оглохшие. Но, кроме синяков и ушибов, ни одной царапины. А тут еще мины сверху сыплются. Я, помню, с минуту не мог в себя прийти. После взрыва в меня мешок, как из катапульты, шмякнулся. На пару метров назад отбросило. Свой ППШ нащупал, в сторону отполз. Смотрю: Сандогло уже с пулеметом наперевес перебежками к танку подбитому подбирается. Кирчик на карачках стоит, головой мотает и отфыркивается. Курочкин с другими бойцами к складам отступают.
Тут пушка фашистская второй снаряд досылает. В самый фасад крыши складской. Так тряхнуло, что стены чуть не сложились карточным домиком. А Сандогло уже по артиллеристам ударил. Из-под танка приноровился, между траками позицию себе обустроил. Они как раз пушку свою для большего удобства перемещали. Копошатся там, на углу улицы, выкатывают орудие из-за угла ближе к нам. Осмелели, значит, прямым попаданием воодушевились. Ну, Сандогло устроил им душ свинцовый. Плотно накрыл он орудие. Троих или четверых из расчета выбил. Покатились по земле.
А те, оставшиеся, в ответ прямой наводкой влупили. Танк аж подпрыгнул, так садануло. А Сандогло — хоть бы хны. Передвинул сошки поудобнее и дальше очередями наступающих выкашивает. Это немцы после попадания орудийного в атаку пошли. Думали, что накрыли точку нашу. Аркаша нос им утер. Тут и мы уже позиции заняли, цепью, кто где укрытие нашел. И встретили их как полагается…
XIX
И Кирчик, смотрю, к Сандогло ползет. Со своим «шреком» в руке. А в другой — новая граната. Подполз, гранату в трубу засадил и кричит что-то Сандогло. А тот не слышит, все из пулемета стреляет. Мне хорошо видно было, я ближе всех к ним был. Кирчик его за плечо тряхнул. Тот разворачивается, а у него из уха кровь течет. Это значит, перепонки барабанные ухнули после того, как немцы по танку своему из пушки ударили.
Кирчик понял, что тот его не слышит, и жестами объясняет: мол, прикрой меня, и тычет то в гранатомет, то в пушку немецкую. Мол, ты прикроешь, а я из гранатомета орудие ликвидирую. Сандогло глядит на него, как безумный, и головой трясет: мол, понял.
Лежа ему не так сподручно стрелять было: насыпь мешала, угол обстрела сильно урезался. Так Аркаша вскочил на ноги и вскарабкался прямиком на броню, а трофей свой следом втаскивает. Установил его сошками прямо на башню. Сверху ему, видать, здорово видно было сектор обстрела — на все сто восемьдесят градусов. Ну, и пошел крошить немчуру. Курочкин ему кричит, чтобы слезал, чтобы не подставлялся. А что толку, если у него уши вынесло. Немцы, естественно, все внимание на Сандогло. Сильно он их своей наглостью раззадорил. А Кирчик тем временем по-пластунски до насыпи уже добрался.
Гляжу, ствол пушки перемещается в самый раз в сторону Аркаши. «Ну, все, — думаю, — пришел, Аркаша, твой последний час». Но нет, рано еще было Аркаше товарищей своих покидать. Пули по броне вокруг него так и щелкают, но башня и броня танковая его хорошо прикрывают. Пушка вот-вот ударит, и тогда не спасет сталь немецкая…
А тут Кирчик вдруг вскакивает на ноги, с гранатометом своим наперевес, и производит выстрел. Граната замысловато как-то крутанулась в воздухе. Казалось, все, мимо уйдет. Но нет, по спирали ввинтилась в самый орудийный щит. Грохнуло, и пушку откатило назад. Дым рассеялся, а ствол орудийный из вмятого щита торчит на манер крюка.
— Во Кирчик дает!… — крикнул Сандогло со своей бронированной трибуны. — Скрутил немцам фигу из орудия!
Тут мины на наш пятачок посыпались. И все танк накрыть пытаются. Сандогло кубарем с брони скатился и бегом вперед, к насыпи. Ему бы, может, пересидеть возле трактов. А он, с пулеметом наперевес, прямо на фашистов. Видать, Кирчика прикрыть хотел. Тот прижался к самому краю путей железнодорожных. Гравий вокруг него от пуль аж шевелится. Это фашисты из всего стрелкового арсенала по нему бьют. Наказать хотят за то, что он с артиллеристами учудил. Прижали его к земле так, что шевельнуться не может. Тут Аркаша наперерез и бросился. Мы ему кричим, чтобы отходили, а что толку…
Пулеметом своим здорово он шороху навел. Каких-то пару метров осталось до насыпи. А тут мина
