старшины Аникина приближается к сельским хатам.
Картина эта вызвала в траншее рев нескрываемого восторга.
— Вот молодца!
— Обломилось костлявой в жмурки с командиром играть!
— Не на таковского напала!…
Бондарь один старался сохранить подобие сдержанности, хотя и его распирало от радости.
— Ну, чё разорались. Чай, не на футболе.
Траншея действительно напоминала в этот момент трибуну ЦСКА сразу после результативного сольного прохода форварда красно-белых. Даже Евменов, молчаливый и неулыбчивый, потеплел взором, и в уголках его глаз подобием улыбки собрались лучики морщин. Только на желчном лице замполита сохранялось то же выражение брезгливой недужности. Действительно, будто присохло оно к его вяленой физиономии. Но на лейтенанта в этот момент никто не обращал никакого внимания.
V
Комбат, несмотря на свой простуженный и усталый вид, встретил Аникина на пороге отведенной под штаб хаты.
— Ну, ты даешь, чертяка! Не мог переждать пяток минут? — приветив, добавил он. Доложили капитану или сам он видел футбольный прорыв Аникина через артобстрел к селу, Андрей выяснять не стал. Его беспокоило, что отделение до сих пор оставалось в траншее, что называется, без крыши над головой. Поскорее хотел Андрей выяснить, зачем его звал командир батальона и быстрее обернуться к своим. Оно понятно, ребята надежные и сами от работы волынить не будут. Один Бондарь чего стоит. Да только под личным присмотром дело спорится надежнее и спокойнее.
— Велено, товарищ капитан, явиться безотлагательно, — без всякого панибратства отчеканил Аникин. — Потому и не счел возможным… пережидать.
Комбат, пропуская старшину в низенькую, но опрятную, выкрашенную белой известью комнату хаты, тяжело вздохнул.
— Это от замполита приказ такой получил? — в вопросе капитана прозвучало недвусмысленное раздражение. «Видать, наш Вобла уже и капитана допек», — подумал Андрей, стремительно проходя внутрь.
Там, уже в несколько слоев спеленав воздух сиреневым дымом от самосада, скучились вокруг застеленного чистой скатеркой стола ротные и взводные. Никого из командиров отделения Аникин не приметил. Во главе стола, возле стула, который, видимо, предназначался самому комбату, восседал собственной персоной начальник штаба полка майор Дедов.
Несмотря на дымовую завесу и загромождение воинским командным составом, в самом облике чистенькой, опрятной комнатки неуловимо чувствовалось деятельное участие аккуратной и нежной женской руки. А вот и разгадка волшебства. Явилась, так сказать, сама собой. Не успел Аникин поздороваться с присутствующими, как вошла в светелку Нина, ротный санинструктор. Невольно Андрей на миг забыл о только что пережитой смертельной опасности, словно окунулся с головой в исходившее от нее сияние. И дело было не только в самоваре, который она уверенно держала в своих нежных, белых ладошках.
Натертый до медно-солнечного блеска, он словно разогнал табачную пелену и озарил всю комнатку сверканием своих крутых боков. И вся она, такая же крутобокая, аккуратная в своей отутюженной гимнастерочке, с неизменной улыбкой на по-деревенски простом, но удивительно добром девичьем лице, выглядела так лучезарно, что вся солдатская братия невольно прищурилась от восхищения и удовольствия ее лицезреть. Что ж, в этот момент Аникин вполне понимал, почему тот же Зайченко мимо штаба неизменные крюки выписывал.
— Нинка, ты это… самовар-то поставь и ступай, — с какой-то неясной тоской проговорил ротный, тяжело вздохнув и закашлявшись. Точно и сам понимал, что сокровище ему досталось чересчур драгоценное и каждый из сотни одичалых, загрубевших бойцов его роты на Нинку зарится и в грешных снах ее видит. Но это еще полбеды. Как сразу смекнул Аникин, тоску на ротного больше нагоняли частые визиты начштаба майора Дедова. Этот пялился на санинструктора в оба масленых глаза. Ходили по роте слухи, что он уже предлагал перевести ефрейтора Хмелёву с повышением в звании в медсанбат, который размещался неподалеку, в селе Коротном, вместе с командованием полка.
VI
— Слушаюсь, товарищ капитан, — игриво ответила Нинка, ловко повернув свои пышные бедра и щелкнув каблучками сапог. Среди собравшихся прошел гул несдержанных восхищенных междометий.
— Ладно, зрители, не кино сюда пришли смотреть… — резко оборвал сеанс капитан. — Вот, товарищи бойцы, старшина Аникин, командир третьего отделения третьего взвода. Демьяненко здесь? А то накурили так, что хоть топор вешай…
— Так точно,— раздался из задымленного угла низкий, хриплый голос взводного, непосредственного командира Аникина.
— Вот и ладненько, — встряхнувшись, капитан вновь обрел свойственную ему жесткость в интонации и движениях.
— Насчет пополнения нашего все в курсе? Из штрафной роты, прибывшей вчера в расположение полка, в наше распоряжение передана группа бойцов. Прибыли они прямо из Одессы, участвовали в освобождении города. Видали этих архаровцев?
— Видали, товарищ командир. Такого оружия у нас в жисть не бывало… — снова проговорил старший лейтенант Демьяненко. — Нельзя ли нашу огневую мощь усилить?
— Погоди, Демьяненко… Нашу мощь и усиливают. Только за счет оружия и приданных к нему штрафников. По замыслу командования полка эти группы на разных участках первыми пойдут на форсирование реки и попытаются закрепиться на правом берегу. Ясно?
Теперь вопросов ни у кого не возникло. Ситуация окончательно прояснилась. Аникин сразу смекнул, о ком идет речь. Пополнение, о котором говорил комбат, Андрей успел хорошенько разглядеть, подходя к хате, в которой расположился штаб батальона. Бойцы, численностью до двух отделений, кто лежа, кто сидя расположились прямо во дворе штаба. Тут же обустроили себе становище: накидали досок, сена.
С оружием, в отличие от обычных частей, никто из них не расставался. Такого, чтоб собрать винтовки в «шатер», и в помине не было. Каждый со своим, и почти все — с трофейным, немецким. Чего только Андрей тут не увидел. Крупнокалиберные МГ на сошках, те самые гранатометы со щитами — «панцершреки», которые так поразили Зайченко, несколько противотанковых ружей, автоматы. Набрали же где-то «шурики» такую уйму оружия.
Немецкие пулеметы, гранатометы и прочие трофейные фашистские «стрелялки» высоко ценились в войсках. Андрей хорошо помнил из своего штрафного прошлого, что мало-мальски ценные трофеи у выживших после очередного боя «шуриков» сразу изымались особистами. Взамен штрафникам раздавали старые «трехлинейки». Слыхал он, что иногда вообще ничего не выдавали. «Сами добудете, в бою…» За все время, что Андрей находился в штрафной роте, с ним такого не случалось, но рассказывали…
Отсюда вполне объяснимая, почти мальчишеская жадность, которую вальяжно расположившиеся во дворе штаба батальона воины проявляли к стреляющим изделиям. В первую очередь по этому Андрей сразу понял, что перед ним штрафники. И еще — по неуловимо ощущаемой, точно разлитой в воздухе, атмосфере отчаянной бесшабашности, исходившей от всей этой группы.
— Эй, старшина, курева не найдется? — не меняя своей по-султански возлежащей позы, бросил шагавшему Аникину один из группы — здоровенный детина с наглой, точно гвоздиками прибитой к лицу ухмылкой.
— А ты метнись по-быстрому, может, и повезет… — приостанавливаясь, откликнулся Андрей.
