артиллерийская батарея.
XVI
Бондарь почему-то умолк. Андрей, тревожно оглянувшись направо, увидел, что тот по-пластунски пробирается к траншее, в одной руке сжимая своего «дегтяря», а в другой — вещмешок с запасными дисками.
— Что случилось, Богдан Николаич? — не дожидаясь, спросил Аникин.
Бондарь, откинувшись спиной к стенке окопа, сипло вдыхал сырой воздух. Видно было, что этот спринтерский переход по-пластунски дался ему непросто.
— Сволочи, уф… снайперы… бьют, — на каждом выдохе с силой проталкивал он из себя по одному слову.
— Снайперы? Черт… — только и нашелся что выругаться Андрей. Если оно обстояло так, как говорил старший сержант, то дело было худо, и в первую очередь для тех, кто находился сейчас посреди реки.
Плоты несло уже почти напротив позиций отделения. Казалось, что обрывы правобережья ощетинились, как какие-то огромные дикобразы, стараясь впиться своими стальными иглами в тех, кто изо всех сил греб в их сторону.
Вот пулеметная очередь с брызгами распорола воду и наискось пересекла один из плотов. Щепки и кровь вместе с ошметками пробитого ватника полетели в стороны. Боец, скорчившись, с криком повалился на мокрые бревна. Одной рукой он держался за бок. Тыльная сторона ладони становилась алой. Это пятно ярко выделялось, виднеясь издалека среди мутно-стертых цветов серого дня и мглистой реки. Вскоре студенистая кожа Днестра покрылась множеством таких пульсирующих горячим огнем юшке.
Ганс оказался на редкость старательным в своей жуткой работе. Поймав добычу на стальную леску своих очередей, он не успокаивался, пока не всаживал последнюю кровавую точку. Он не успокоился тем, что раненый беспомощно корчился на плоту. Пулеметная очередь ворвалась в деревянный периметр, зажатый с четырех сторон речной водой, и впилась в раненого. Плотность очереди была настолько сильной, что, буквально разорвав раненого на части, его опрокинуло в воду. Будто столкнуло какой-то невидимой, неумолимой силой. Второй штрафник, весь забрызганный кровью товарища, даже не успел что-либо предпринять.
Он часто-часто бил доской по воде, тщетно пытаясь придать плоту какое-то управление. Тот только кружился на месте, на том самом, окрашенном расходящимся в стороны багровым кругом, куда только что сгинул убитый. Вдруг, точно разом лишившись рассудка, боец кинул в сторону бесполезную доску и, схватив автомат, принялся обстреливать обрывистый, ощетиненный свинцом берег. При этом он что-то кричал. Слова с такого расстояния сливались в один нескончаемый вопль, который перекрывал грохот стрельбы и рев минометов.
Остальные, те, кто находился на остальных плотах, понемногу отошли от первых секунд обрушившегося на них ужаса. Вести какую-то общую координацию было невозможно. Но, видимо, соображали посреди этой смертельной купели на ходу, оценивая то, что происходило у соседей или подсматривая, что те предпринимают.
XVII
Нелядов, что-то крикнув своему напарнику, передал ему весло. Сам, встав в середину плота, припал к пулемету, установленному на станке. Трошка схватил его за приклад и, отработанными движениями рук выставив прицел, резко развернул ствол в сторону надвигающегося берега.
Мощное «та-та-та» — в клокочущую мешанину звуков. Трофим старался взять в прицел огневую точку фашистского пулеметного гнезда. Поначалу ему это не удалось. Плот заходил ходуном, закачался в разные стороны. Крендель, напарник Трошки по переправе, чуть не соскользнул с мокрого дерева в воду. Упав животом плашмя на залитую ледяной водой древесину, он вцепился руками за щели между бревнами. Было видно, что он старался погасить силу раскачивавшегося плота.
Нелядов жал на гашетку, пытаясь обрести равновесие, а на деле попросту цеплялся за пулемет, чтобы не кувырнуться в реку. Ноздреватый ствол МГ прыгал вверх-вниз, выписывая очередями замысловатые кренделя. Пули летели и в небесное молоко, и во все стороны вдоль правого берега.
Тут Трошка, видимо, понял, что главное — успокоиться самому и утихомирить устроенную рекой и плотом свистопляску. Он попросту замер, что-то прокричав Кренделю. Скорее всего, что-то насчет того, чтобы тот тоже не шевелился. Все это длилось какие-то доли секунды. Вот наконец он обрел точку опоры. Согнувшись над пулеметом, прижавшись головой и лицом к линии прицела, он начал стрелять. Пошла уже совсем другая стрельба. Крендель тем временем опустил в воду перо весла. Он не греб, а попросту правил, не давая плоту крутиться на месте и сохраняя на плаву его устойчивость. Расчет оказался верным. Инерция движения к противоположному берегу у плота сохранялась, а стремительное течение реки несло его мимо немецких позиций, в сторону крутого речного поворота. Плот уже почти преодолел середину реки, и теперь поток сам по себе должен был вынести его к противоположному берегу. Главное — продержаться этот отрезок переправы, где штрафники оказывались наиболее уязвимы.
Нелядов утюжил очередями всю кромку обрыва правого берега. Немцы поначалу даже растерялись, боясь головы высунуть. Видать, хорошенько шарахнул по их психике сам вид Трошки с МГ, водруженным на станок. Еще бы развернуть на чахлом квадратике полтора на два метра целое пулеметное гнездо и без всякой оглядки сеять теперь смерть и панику в фашистских неприступных рядах.
XVIII
— Огонь! — снова скомандовал Аникин. Трескотня стрельбы всколыхнулась на левом берегу с новой силой, аукнувшись на отделенных рекой высотах новыми порциями смертоносного свинцового града.
Винтовочная и автоматная стрельба тут мало помогала. Намного эффективнее действовал пулемет Бондаря. Богдан Николаич уже третий раз переползал на новую позицию, одновременно меняя и стрелянные диски. Всякий раз по нему принимался работать снайпер. Вот он добрался до Аникина и, переводя дыхание, выпалил:
— Засек його, гадину!
— Кого? — переспросил, крича Бондарю чуть не в самое ухо, Аникин.
Все равно его голос заглушался минометным ревом.
— Гада этого, який пчелок к нам запускает. За деревом сховався, в самых корнях… По центру от нас, где корни свисают с обрыва. Бачишь? От цього ствола три пальца влево. Ствол поваленный.
Андрей выглянул на миг. Тут досталось и ему. Возле самого уха, свистнув, шибануло по шапке- ушанке. Вначале Андрей подумал, что залетела шальная. А потом, нагнувшись за сбитой шапкой, увидел, как пущенная следующим выстрелом пуля вошла в заднюю стенку, сковырнув глиняный край окопа. Как раз там прошла, где только что торчала его голова, командира отделения, старшины Андрея Аникина.
— Ну, шо я казав? Пулеметом його не сковырнуть. Тильки щепки летять…
Все, теперь уже ясно как божий день, что гад этот фашистский с оптическим прицелом держит всю их линию на прицеле. А ведь командиров они снимают в первую очередь, заодно с пулеметчиками. Так-то вот, едрена кочерыжка, попал ты теперь, товарищ командир, в снайперский прицел. А выбраться из него ох как непросто.
— Слушай сюда! — крикнул Аникин. — Головы зря не высовывать. Менять позиции!
Андрей приказал своим быть осторожнее, стрелять, стараясь схорониться за мало-мальски пригодными для этого укрытиями. Тут его и осенило. А ведь про кочерыжку его не зря надоумило вспомнить.
