Он осведомился, кто я.
— Вы, значит, знакомы с германцами?
— Ну как же. Я хорошо говорю по-немецки и имею знакомство с немецкими офицерами. Один из них ухаживает за моей дочкой. Подарил ей карточку, а мне вот эту книжечку на память, — я показал ему словарик с надписью Отто.
— Прекрасно, с вами можно иметь дело! — сказал он менее елейным и более деловым тоном. — Дом стоит на русские деньги десять тысяч рублей, на немецкие — тысячу марок. Но мне бы хотелось получить немецкими. Я еду в Белоруссию, там у меня родители и приличное хозяйство.
— Зачем же вы от своего хорошего хозяйства уехали в Крым, в такую хибарку? — спросила Лидия Николаевна.
— Я бы не уехал, да товарищи большевики выгнали, — ответил он сдержанно, пощипывая усики. — Я был осужден на двадцать лет по пятьдесят восьмой, из тюрьмы удалось бежать. Пробрался в Крым. Тут все время и скрывался. Сначала у соседей, а потом уже собственными руками выстроил этот домик и жил, как в монастыре, со своими голубками.
— Какими голубками?
Он повел нас на чердак. Там ворковали и охорашивались десятка полтора голубей.
— Приятные птички, — прищурился он, — дух божий! Купите голубков. Где голубки, там и благодать божия. Один погиб. Он похоронен мною во дворе, в урне. Сохраните могилку.
Я решил обязательно купить дом с этой «божьей благодатью».
Когда мы спустились с чердака, хозяин разоткровенничался и сообщил мне, что сотрудничает в полиции.
— Вон что? Хорошая работа! Чего же вам уезжать отсюда?
— Знаете, — он пожал плечами, — там, в Белоруссии, спокойнее будет. Тут море, корабли большевистские показываются. Нервирует, знаете. Беспокойство создают, и мысли разные лезут. А у вас такие мысли не появляются?
— Нет, — отрезал я. — Чего же бояться? У немцев положение прочное.
— Я знаю, что прочное, но слухов больно много.
— Ну, а если бы что случилось, — заметила Лидия Николаевна, — Отто очень любит нашу дочь. Он обещал нам: в любой момент, хотим — на машине, хотим — на самолете, прямо в Германию, в его имение.
— У вас хорошие связи. Если вы поможете мне поскорее получить в комендатуре пропуск на выезд, я, пожалуй, уступлю тысячи две.
— Как же так? — удивился я. — Сотрудничаете в полиции и не можете получить пропуск!
— Видите ли, — не без гордости сказал он, — я уже проявил себя на работе. Сделал для них кое-что полезное. Меня не хотят отпускать.
Переводчик, у которого «Маша» брала уроки, получив солидную взятку, обещал устроить этому голубеводу пропуск вне очереди. Он ничем особенно не рисковал, потому что у голубевода действительно оказалась бумажка из полиции.
Но мне не хотелось так просто его отпустить.
— Все сделано, — важно сказал я ему. — Завтра в шесть часов вы пойдете вместе с переводчиком в комендатуру и там получите пропуск вне очереди. Но нам нужно доказательство, что вы благонадежный человек и нас не подведете.
— Я же сказал, что служу в полиции!
— В полицию тоже могут пробраться разные люди. Есть ли соседи, которые вас хорошо знают?
— Ну как же! Укрывали меня от большевиков. Один рядом живет, другой — вон, напротив.
— Пусть напишут, что знают вас с хорошей стороны, и подпишуться.
Он написал себе соответствующую характеристику и побежал собирать подписи.
Вскоре хозяин вернулся и радостно вручил мне рекомендацию, подписанную тремя соседями, которые прятали его при советской власти.
— Вижу сразу, что вы люди достойные. Очень хотелось бы мне с вами выпить бутылочку вина по случаю продажи дома.
— Почему же не выпить, с удовольствием, — сказал я.
— А вино у вас есть? — спросил он.
— У нас вина нет, но, может быть, жена найдет у кого-нибудь из знакомых, — я предупредительно подморгнул Лидии Николаевне.
— Не знаю как… — она пожала плечами, — конечно, можно поискать. Только имейте в виду: вино очень дорогое и продают только за марки.
— Марки у меня есть, — оживился хозяин, доставая бумажник. — Пожалуйста, сколько может стоить?
— По сто марок за бутылку.
— Вот возьмите на три бутылки.
— Раз вы такой щедрый, так и я со своей стороны ставлю две бутылки. Покупай, Лида, пять бутылок. Завтра часов на двенадцать пригласите сюда свидетелей, с которыми вы меня заодно и познакомите.
На другой день все устроилось так, как мы намечали. Агент через переводчика получил пропуск. К тремстам маркам, полученным от него на вино, мы достали еще тридцать марок. Большое затруднение возникло с советскими деньгами.
Я получил от Сироты деньги прямо из банка.
Это были сплошь десятирублевки и притом совершенно новые. У любого сразу бы возникло подозрение, откуда у меня такое огромное количество новеньких бумажек. И вот мы с Лидией Николаевной почти всю ночь мяли, пачкали и терли об пол эти десятки, чтобы придать им потрепанный вид.
С этими деньгами и пятью бутылками вина мы и явились к хозяину, который нас встретил, как хороших и уважаемых знакомых. Составили договор на имя Лидии Николаевны. Подписала она, он и три соседа- свидетеля. Хорошо выпили и разговорились. Приглашенные соседи оказались «бывшими людьми»; все они были озлоблены против советской власти и занимались разными темными делами.
Клава очень огорчилась, узнав, что мы переезжаем. Она кормилась за нашим столом, да и привыкла к нам.
Вечером, когда Лидия Николаевна и Клера понесли на новое место наше имущество, Клава сказала, что ей нужно поговорить со мной.
— Вот теперь уже дело прошлое, Петр Иванович, уезжаете. А какая-то у вас странная дочка: то она вас на «ты», а то на «вы» называет…
Клера, действительно, долго не могла привыкнуть называть меня на «ты», несмотря на все предупреждения.
— Я ведь недавно женился, — вывернулся я. — Клера не моя дочка.
— Я так и думала. — Клава глядела на меня с состраданием. — Вы хоть мне и не говорили о своих семейных делах, но я догадываюсь. Вы очень несчастный человек.
— Почему вы так думаете?
— Ну как же, я женщина наблюдательная. Вы очень несчастный человек.
— Что же вы все-таки заметили?
— Лидия Николаевна у вас ненадежная. Она вам изменяет.
— Что вы говорите! — вскрикнул я, сделав испуганное лицо.
— Я давно вам хотела сказать, да думала, вы сами догадываетесь.
— Нет, я пока за Лидией Николаевной ничего не замечал.
— Ну что вы, Петр Иванович! Как вы только уйдете, так к ней то Семен, то Николай. Закроются, и все тайком, тайком от меня.
Я насторожился. Мне не приходило в голову, что эта трусиха, которая, казалось, только разрывы бомб и слышала, многое замечает.
Надо было немедленно как-то реагировать. Закрыв лицо руками, я притворился очень огорченным.
— Я думала, вы знаете, — утешительно продолжала Клава. — Если вы не знали, так о чем же вы
