стала заикой!» Папа совсем не знал свою дочь. Сашке хотелось рассказать, как она умоляла взять ее на «мокрое дело», но удержался. Во-первых, все равно не поверили бы, а во-вторых, Вера, когда снова увидела Сашку в милиции, вдруг заявила, что, вполне возможно, она и обозналась… А потом потихоньку сунула ему в руку горсть конфет.
Эта история с ограблением наделала шуму, и милиция вот так сразу не хотела прекращать дело, хотя всем давно было ясно, что никакой вооруженной шайки не существовало, да и ограбление не что иное, как очередная проделка мальчишек с Чапаевской улицы. Этим делом никто не занимался, но оно еще не было закрыто. И поэтому мальчишек по-прежнему лихорадило. Витька Грохотов и Гошка даже осунулись. Они каждый день дожидались, что за ними наконец пожалует товарищ Васильев. Как-то, случайно увидев из окна милиционера, Гошка чуть не подавился супом.
Спокойнее всех чувствовал себя Сашка. Его вызывали в милицию, выпороли, отчитали, впереди его ожидали безрадостные дни в городе с хворой бабушкой. Сашка совершенно справедливо считал, что вполне достаточно наказан, и успокоился. И даже немножко чувствовал себя героем.
Шли дни, похожие один на другой. Ребята ходили на речку, играли в лапту, орлянку. Гошка все еще надевал по трое трусов и, несмотря на тридцатиградусную жару, носил штаны из чертовой кожи. У него даже походка изменилась. Скоро Гошке стало невмоготу, и он снял одни трусы, а потом и вторые.
Взрослые не узнавали своих сорванцов: тихие стали, смирные, беспрекословно ходили в магазин, выполняли все поручения. Особенно изменился Гошка. Раньше, бывало, то и дело чужие матери приходили к его родителям и жаловались, что Гошка то рубашку порвал в драке их сыну, то мяч послал в раскрытое окно и разбил картину на стене, то выпустил перья из пуховой подушки, выставленной во дворе на просушку. А теперь Гошка стал вежливый и послушный. Если раньше в ответ на любое замечание взрослых огрызался, то сейчас смиренно наклонял голову и извинялся.
Да и ребята заметили, что самый отчаянный мальчишка с Чапаевской улицы поджал хвост. Даже когда ядовитый Соля Шепс как-то подковырнул Гошку, тот смолчал. Раньше такого не было.
Когда однажды во дворе снова появился товарищ Васильев, даже без формы и в нерабочее время, Гошка срочно вызвал Витьку на улицу. Тот, не допив чай, выскочил за дверь, провожаемый укоризненным взглядом матери.
— Ты что? — удивился Витька. — Не дал поужинать…
Гошка молча направился в парк. Там за толстым кленом остановился и взглянул на приятеля. И взгляд у Гошки был нервный, бегающий. Нижнюю губу он прикусил.
— Видел Васильева? — спросил он.
— Ну и что?
— Чего он все время шляется у нашего дома?
— Так уж и все время, — возразил Витька.
— По-моему, он напал на ваш след, — шепотом сказал Гошка. — И теперь выслеживает, как ищейка. Сегодня он был без формы. Прошел мимо дома, завернул во двор, постоял в парке и знаешь, что он сделал?
— Вытащил фотоаппарат и сфотографировал наш дом…
— Он посмотрел на наши окна, — не обратив внимания на шутку, продолжал Гошка.
— Чего проще было ему зайти, — сказал Витька. — И спросить, что надо. Он всех наших знает.
— Он напал на след, — сказал Гошка. — Теперь нам крышка.
Витька внимательно посмотрел на него. Даже в сгущавшихся сумерках было заметно, как волнуется Гошка. Тогда еще Витьке и в голову не могло прийти, что Буянов просто-напросто трус. И поэтому он сказал:
— Я ведь тебе предлагал пойти в милицию… Еще не поздно.
— Я лучше из дома убегу!.. — вырвалось у Гошки. — Ты знаешь, как там с нами будут разговаривать? Они умеют… Все выложим — и загремим по этапу.
— Сашка же был там, и ничего, — урезонивал приятеля Витька.
— Вот вляпались! — горестно вырвалось у Гошки.
— Ты говоришь, Васильев смотрел на наш дом? — спросил Витька. — Где он стоял?
— Тут, — показал Гошка, удивленно глядя на Витьку.
— Ну, все ясно, — сказал тот. — Он смотрел на окна Бортниковых. У него есть дочь, худущая такая девчонка, и она занимается в музыкальной школе. У них скоро экзамены, вот она и ходит на репетиции к Алкиной матери. Я сам видел, как она сегодня вечером стучалась к ним. Под мышкой длинный такой ящик со скрипкой.
— На наши смотрел, — сказал Гошка, но уже прежней уверенности в его голосе не было.
На следующий день Гошка снова с таинственным видом вызвал Витьку Грохотова из дома.
— Опять Васильев? — спросил Витька.
Гошка, не говоря ни слова, полез на чердак. Последнее время чердак стал для них привычным убежищем. Там они обсуждали невеселые свои дела втайне от всех. И потом, на чердаке чувствовали себя в безопасности. Если бы вдруг их стали здесь искать, то всегда можно спрятаться в старом хламе или через второй ход убежать.
Сашка Ладонщиков тоже сюда наведывался. Если приятелей не видно на дворе — ищи на чердаке.
Чердак был темный, пыльный, весь в паутине. Настоящее паучье царство. Где-то под крышей, за деревянными стропилами прятались летучие мыши.
— Утром к нам приходил Валька Головлев, старший пионервожатый, — стал рассказывать Гошка.
— Значит, и до них дошло? — нахмурился Витька.
— Я спрятался в прихожей за плащом и слышал, как он разговаривал с матерью… Срочно меня и тебя вызывают в школу к физруку. К тебе Валька тоже заходил, да вас никого дома не было.
— Зачем мы понадобились физруку? — удивился Витька.
— Это он нарочно, чтобы нас в школу заманить, — убежденно ответил Гошка. — Заливал про какие- то зональные соревнования, в которых мы должны участвовать, интересовался, не уезжаем ли из города…
— Хорошо, что еще подписку о невыезде не потребовал, — мрачно заметил Витька.
— Я и говорю, удирать отсюда надо, — сказал Гошка. — Не дадут нам теперь житья…
— Вот заварили кашу… — сердито покосился Витька на приятеля. Собственно говоря, заварил-то Гошка, а расхлебывать всем приходится.
Гошка заявил: чем так жить, или, как он выразился, медленно гибнуть, лучше покинуть отчий дом. Ну, не совсем, а хотя бы на месяц. За это время все утихнет. А когда из таких побегов возвращаются, родители все на свете прощают. Даже есть такая картина «Возвращение блудного сына».
Витька задумался, а потом спросил:
— Вдвоем?
— Чем меньше народу, тем лучше.
Эта идея пришлась Грохотову по душе. Ну что за жизнь дома? На обед не смей опаздывать, вечером — кровь из носу — ложись спать в одиннадцать ноль-ноль. Утром подъем в восемь часов. Зарядка. И это томительное ожидание, что их вот-вот заберут в милицию. А за порогом дома свобода… Эта свобода мерещилась Витьке за излучиной Синей, где начинались пойменные заливные луга. Где вечерами на фоне желтого закатного неба топорщились вершины сосен и елей.
— Ну, так как? — спросил Гошка. — Рванем?
— А где мы возьмем деньги?
— У меня есть копилка. Года четыре не открывали… Видал на тумбочке? Кошка с дыркой на голове? Там рублей десять мелочи наберется.
— В крайнем случае заработаем, — сказал Витька.
— Главное, не тянуть резину. Сегодня шестнадцатое? Восемнадцатого отчаливаем!
— Восемнадцатого, — повторил Витька. — Восемнадцатого у матери день рождения.
— Вот будет ей подарок! — засмеялся Гошка.
— Не годится, — сказал Витька. — Девятнадцатого утром.
