ветер совсем взбесились: с разбойничьим посвистом налетали на меня, срывали шапку, залепляли глаза. Полы куртки хлестали по коленям, капюшон то налезал на голову, то откидывался назад и надувался парашютом. Машины днем включили подфарники, навстречу мне никто не попадался, прохожие исчезли. Будто ветер слизнул их с тротуаров и унес в снежное царство. На каменных парапетах — толстые пушистые шапки. Разглядеть что-либо в буйном вихре пляшущих снежинок было невозможно. Уже ничего не видно: ни неба, ни зданий на набережной, ни реки, только перемещаются, мигают редкие красные и белые огоньки машин.
Город исчез, растворился в бешено вращающемся лохматом снежном буране.
Тяжелый для меня разговор с дочерью состоялся на следующий день в воскресенье: в субботу Варя не ночевала дома. Часов в девять вечера она позвонила и сказала, что едет с девочками в Зеленогорск на базу отдыха. Не увидь я в машине Боровикова, поверил бы, — Варя меня никогда не обманывала, пожалуй, это была первая ее ложь. И вот мы сидим на кухне за столом. Варя в пушистом свитере и джинсах, подкрашенные губы вспухли, даже высокий воротник свитера и распущенные по плечам волосы не прикрывают фиолетовое пятно на шее возле уха.
Ходить вокруг и около не в моих привычках, да и Варя этого не любит. И я напрямик говорю:
— Ты обманула меня… Ты не была ни на какой базе отдыха.
— Была, — отвечает она.
— С девочками?
— С мужчиной, которого я люблю, — не моргнув, заявляет она.
— Я знаю этого мужчину, Варя, он подонок, — стараясь не повышать голос, говорю я.
— Если ты хочешь, чтобы я отвечала на твои вопросы, больше не называй его подонком, — отчеканивает она. Зеленоватые глаза ее округляются, на щеках появляются розовые пятна. Я еще ни разу не видел свою дочь в гневе. В любых ситуациях она обычно не утрачивала чувства юмора. Еще когда мы жили все вместе, ее мать жаловалась, что с Варей невозможно серьезно разговаривать, она все переводит в шутку. Кстати, в этом же она упрекала и меня.
Сегодня нам было не до шуток. Варя сняла с гвоздя старинного козла во фраке и стала внимательно его разглядывать. Длинные ресницы ее вздрагивали, на среднем пальце я увидел тоненькое золотое колечко с прозрачным камнем. Еще вчера его не было…
— Он подарил тебе кольцо?
— Ага, — не отрывая глаз от деревянного козлика, кивает она.
— Сними его.
— И не подумаю, — отвечает она. — Оно мне очень нравится.
— И кожаную сумку подарил он?
— Ты все знаешь, — чуть приметно улыбается она.
— Как ты могла все это взять у него? — вырывается у меня.
— Очень просто, — говорит она. — Он меня любит.
— Я в этом очень сомневаюсь, — саркастически улыбаюсь я.
— Ты его ненавидишь за то, то он когда-то был с твоей Олей? — Она смотрела на меня с явным сожалением.
Теперь я почувствовал, что моим щекам стало жарко: меньше всего я хотел, чтобы наш разговор оборачивался таким образом. Но как я мог объяснить этой влюбленной дурочке, что Боровиков действительно подонок? Я готов был поверить, что он сознательно задурил голову девчонке, чтобы устроить мне большую неприятность. Теперь может прыгать от радости, он своего добился!
Как можно спокойнее я постарался объяснить дочери, что совсем не в том причина моего отрицательного отношения к баскетболисту, просто мне пришлось несколько раз столкнуться с ним и он вел себя отвратительно. У меня сложилось впечатление, что у этого дылды ничего святого нет за душой…
— Позволь мне судить о том, какой он на самом деле, — прерывает меня Варя. — Да, Леня не золото, может пустить в ход кулаки, бывает груб, но у него есть и достоинства: он смелый, добрый, ничего не пожалеет для друга, если тот попал в беду… Ты знаешь, он товарищу по команде, который женился, принес на свадьбу на своих плечах холодильник «Минск»! Его любят друзья, а ты ведь не видел, как он забрасывает мячи в корзинку?..
— У него случайно нет нимба вокруг головы и крылышек на спине?
— Ты именно такого ангела с крылышками прочишь мне в мужья?
— Я желаю тебе добра.
— Почему же тогда мне неприятно тебя слушать?
— Ты слышишь только себя, — говорю я.
— Мы по-разному смотрим на жизнь…
— Не обобщай, — перебиваю я ее.
— Он лучше, чем ты о нем думаешь.
— Черт побери, почему именно он? — вырывается у меня.
— Положительные герои из сентиментальных романов мне никогда не нравились, было бы тебе известно, — резко отвечает она. — То, что было у Лени до меня, меня тоже ни капельки не волнует. Мало ли у кого что было. И потом он меня любит…
— Заблуждаешься, — вставляю я.
— По крайней мере, даже Оля говорит, что Леня еще ни к кому так хорошо не относился, как ко мне, — продолжает она. — Но если бы он позволил себе…
— Ты спала с ним? — перебиваю я.
— Папа!.. — укоризненно смотрит она на меня. Деревянный козлик тоже поблескивает своими вставными радужными глазами. — Не стыдно тебе меня об этом спрашивать?
— Именно потому, что я па-па, и спрашиваю.
— А я по наивности полагала, что это мое личное дело, — Варя уже обрела свой насмешливый тон, во взгляде ее снисходительность.
Трудно быть отцом взрослой дочери! Ей-богу, с сыном мне куда легче было бы сейчас разговаривать.
— Ты Леню совсем не знаешь, — после продолжительной паузы говорит Варя. — Не тронул он меня, дорогой па-па… Хотя я и не оттолкнула бы его.
Я облегченно вздыхаю: у меня гора с плеч!
— Неужели это так важно для тебя? — смотрит она на меня с любопытством. — Тебе, наверное, приятнее было бы, чтобы я осталась старой девой?
— Тебе это не грозит, — говорю я. И тут она меня убивает наповал:
— При всем желании старой девой я не могу быть, — лицемерно вздыхает она. — Еще в девятом классе я потеряла невинность. Ты хочешь знать, как это случилось?
— Я, оказывается, совсем не знаю свою дочь, — вздыхаю я.
— Это случилось в Новый год сразу после вашего развода с мамой… Ты знаешь, мне тогда на все было наплевать, вот так сразу потерять отца и мать! Я хотела бросить школу и поступить на работу, зачем мне нужен был этот Киев? Какой-то Чеботаренко?
— Оставалась бы со мной, — говорю я.
— Я тебя тогда ненавидела… Ну что я понимала в ваших делах? Мама во всем обвиняла тебя…
— Я это знаю.
— Почему же ты мне ничего не сказал?
— Я и сейчас ничего не скажу плохого о твоей матери.
— А она о тебе не скажет ничего хорошего, — жестко произносит Варя.
— Это ее дело.
— Я очень сильно переживала все это…
— То, что сотворила большую глупость?
— Нет, ваш развод.
— Кто же он? Тот самый мотоциклист из вашего дома?
— Ты его не знаешь… Коля Парамонов, из десятого «А»… Ты даже побледнел! Не переживай, па, у нас ничего не получилось, и мы только разочаровались друг в друге.
