А тут на огонек в прошлое заглянул совковый инженер Сережа Кошкин и сказал: любовь заработать нельзя, она сама по себе.
Нет, не хотелось Елене Андреевне вернуть сегодняшнего Сергея Павловича Кошкина, человека, погруженного в себя, имеющего налет седины на вечно неприбранной голове и прописанное на лице ироничное пренебрежение ценностями этой эпохи. Нет, Елене Андреевне не хотелось вернуться к нему даже после того, как он изобрел эту треклятую машину времени.
За последние годы Лена постоянным напряжением воли и стремлением к собственному успеху все же смогла уйти от него навсегда, вынести его накопившееся в ней присутствие за рамки души, за пределы сердца. Единственным, кто их связывал, был Виталий. Но отчего же так тоскливо и облачно было в последние дни? Еще труднее становилось, когда она замечала беспокойство Володи, который, в отличие от Сергея, готов был бросить ради нее все. А Кошкин так и не смог выбрать между семьей и военной техникой. Между детской мечтой о покорении времени и временем любви. А может, он и не выбирал никогда, не стояло перед ним проблемы выбора, а просто плыл Сережа Кошкин из самого безоблачного детства по течению; принесло это течение Лену Варламову - поплыл рядом; стала она грести к берегу благополучия, а его понесло дальше?
Отложив книгу, Елена Андреевна взяла телефонную трубку. Услышав глухой голос Кошкина, спросила:
- Ты все-таки был там?
- Тебе Рузский рассказал?
- Нет, я что-то такое помню... Наслоение воспоминаний. Зачем ты делаешь это?
- Прости, это было ошибкой.
- Ошибкой? Ты во мне разочаровался?
- Да нет, не то... Это надо увидеть и почувствовать. Прости, но с той Леной вы совершенно разные люди. Как будто соединенные только внешними признаками, красотой, но уже разделенные возрастом, несколькими привычками, голосом, именем... Но в то же время очень разные. Получилось, что я причинил новую боль и себе, и тебе. Действительно, нельзя войти в одну и ту же реку дважды.
- А ведь хорошее было время.
- Оно и сейчас не хуже. Не время меняется, меняемся мы. Мы бездумно растрачиваем данное нам от Бога наивно-почитательное восприятие мира, становимся прагматичными, растворяемся в быту, как в кислоте, и умираем еще до того, как наше тело прекратит свое физическое существование.
- Пытаешься философствовать?
- Отнюдь. Я очень устал, Лена. Я потерял друга, совершил массу глупостей, я очень много пью последнее время, я не вижу своего будущего и не хочу его видеть. У меня его нет! Потому и машина времени мне сейчас не нужна. Ничего мне не надо. Покоя хочется.
- Это ты сам для себя придумал. Ты опустил руки еще десять лет назад. Ты сдался обстоятельствам...
- Опять ты о своем. Проехали уже. Не надо, Лен. Я не пытался тебя перевоспитывать.
- Может быть, зря.
- Чего теперь говорить. Знаешь, за минуту до тебя мне звонил твой муж.
- Угрожал? - насторожилась Елена Андреевна.
- Нет, но очень хотел приобщиться к эксперименту.
- Из меркантильных интересов?
- Мне так не показалось.
Елена Андреевна облегченно вздохнула. Полминуты они молчали.
- Спасибо тебе, Сереж. За все. И за прошлое, и за настоящее. За все.
Кошкин не видел, как по щеке Елены покатилась единственная, но очень крупная слеза. В несколько каратов грусти. Эта слеза была признанием глубинной правоты Сергея, исходящей откуда-то из самых основ мирозданья, правоты, которую женщина может чувствовать, но с которой никогда не согласится. Корни ее переплетаются с корнями того самого
