Я про себя усмехнулся. Наверняка, пацаны еще живут с родителями, и «жилплощади» свободной у них нет. Так что, максимум, на что они могут рассчитывать, так это пососаться с пьяной подружкой за вонючей заблеванной занавеской. Я потерял к ним интерес.
На сцене настраивалась какая-то команда. У меня в бутылке еще оставалось пиво, и я медленно допивал его. Народ постепенно прибывал, и вокруг становилось все больше здоровающихся друг с другом, обнимающихся и просто пиздящих подростков. Мои соседи по столу куда-то отвалили, ничего мне не сказав, но я особенно не расстроился.
Группа начала играть, и я переместился из бара к сцене. Совсем молодые пацаны – лет по шестнадцать-семнадцать – рубили хард-кор. У гитариста-вокалиста широкие штаны с карманами на коленях свисали так низко, что должны были вот-вот упасть. Несколько пацанов такого же вида – в широких штанах и бесформенных майках – устроили «мош-пит»: прыгали под музыку, сталкиваясь между собой. Остальной народ отступил от сцены, освободив им небольшой пятачок.
После трех песен эти пацаны куда-то ушли, и вместо них на пятаке у сцены появились девушка с парнем. Они были пьяные и, кроме того, не вписывались в тусовочную толпу: она – в коротком трикотажном платье, он – в костюме. Пара танцевала под хард-кор – плохо, но раскованно, как все пьяные. У нее несколько раз задиралось платье, обнажая некрасивой формы трусы под колготками. Вдруг она неожиданно сняла платье через голову и швырнула в сторону. Лифчика на ней не было, и она продолжала свой танец уже в одних колготках и трусах – туфли сбросила еще раньше. Зрители и музыканты довольно улыбались. Ее партнер снял пиждак, а потом и штаны, оставшись в длинных разноцветных «семейных» трусах. В это время через толпу протиснулся охранник – коротко стриженный бугай с совершенно добродушным лицом – и что-то сказал девушке. Из-за музыки было не слышно, что именно, но она взяла с пола свое платье и залезла к нему на плечи, а он с еще более добродушным лицом понес ее через толпу. Второй охранник подошел к ее партнеру и показал рукой на валяющиеся на полу штаны. Тот понял и начал натягивать их на себя.
– Мы очень рады, что среди нас еще встречаются такие вот классные девчонки, – сказал в микрофон вокалист. – Следующая песня посвящается им.
Ничего интересного больше не предвиделось, и я повалил в бар.
На моем месте сидела какая-то подружка.
– Я вообще-то здесь сидел, – сказал я.
– А сейчас здесь сижу я. И вообще весь столик занят. Здесь сидит группа «Ignition».
– И ты тоже в группе?
– Нет, мой муж в группе.
– А где он?
– Не знаю. Они куда-то пошли. Им где-то через полчаса на сцену.
– А-а-а. А что за группа? Я ни разу не слышал.
– Ну, группа как группа.
– Что играют, я имею в виду?
– Хард-кор.
– Сейчас почему-то все играют хард-кор.
– Тебе не нравится?
– Не очень нравится.
Подошел какой-то чувак и поставил на стол несколько бутылок пива.
– Где все? – спросила она.
– Готовятся.
– А-а-а.
Пацан ушел.
– Бери пиво, если хочешь, – сказала она. – Это за счет клуба. Гонорар группы – ящик пива.
– Спасибо.
Я взял бутылку. Мы чокнулись.
– Ты доволен жизнью? – спросила вдруг она.
– Нет.
– И я нет. У нас ребенок, а муж думает только о музыке, на семью ему наплевать.
– Я не это имел в виду.
– И я не это.
Некоторое время молча пили пиво. Я рассматривал ее. Она была не очень красивой, скорее обыкновенной. Но мне все равно пришла мысль, что хорошо бы, пока ее муж где-то там «готовится» к концерту, накачиваясь пивом, пойти с ней в какой-нибудь угол, за занавеску, и «пососаться» там, как будто нам по семнадцать лет.
– Какое у тебя образование? Высшее? – почему-то спросила она.
– Аспирантура.
– А, ты более образованный. И захохотала.
Я допил пиво и взял следующую бутылку. В этот момент подошли музыканты.
– Знакомьтесь, это...
– Сергей.
– ...большой поклонник группы Ignition.
Чувак, который сел с ней на один стул, наверное, и был ее мужем. Невысокий, темноволосый и довольно симпатичный. Скорее всего, младше ее. Другой чувак сел рядом со мной и постоянно болтал:
– Хардкор – это класс, круто. Limp Bizkit, Korn – вот он крутняк.
Я слушал и кивал головой. Я терпеть не мог эти тупые команды.
Потом музыкантов позвали на сцену, и она пошла с ними – помогать, хотя чем она могла помочь? Я был уже здорово бухой и идти куда-то было лень. Они долго настраивались, потом спели одну песню, еще одну и остановились. Включилась фанера. Минут через пять все оказались снова за столом.
– Что так мало играли? – спросил я.
– Струна порвалась.
– И запасной не было?
– Нет. И гитару никто не дал – все уже разошлись, у кого были инструменты.
– Жалко.
– Насрать.
Клуб пустел. Несколько человек спали прямо за столом, положив головы на руки, а еще несколько скрючились в углу. Две пары пьяных тинейджеров прыгали у сцены под Limp Bizkit. Музыканты про что-то болтали, но я их не слушал. Мне было грустно и одиноко. Потом они сунули мне рюмку водки, я выпил и запил чьим-то пивом. Скоро я вырубился.
Меня растолкал охранник. Было пять утра, клуб закрывался. Я сидел за столиком один, музыкантов не было. Поднялся и вышел на улицу. Было прохладно: август, все-таки. Поеживаясь, поперся к остановке, на ходу пересчитывая деньги. Но такси не понадобилось, потому что подошел автобус. Он был полупустой, в нем сидели только несколько дачников и какой-то пьяный мужик в костюме. Я сел на свободное сиденье и заснул. Проснулся – к счастью – за три остановки до своей.
Дома лег на диван и вырубился. Когда проснулся, был почти вечер. Жратвы в квартире почти не было, а идти в магазин было лень. Яичницу жарить тоже не хотелось. Я заварил чай и жевал черствоватый хлеб с несвежим маслом.
Раньше в том клубе все было по-другому. Или это просто теперь казалось, что по-другому, потому что сам был младше. Или потому, что сам не знал, чего хотел и зачем туда пошел. Всем этим тинейджерам хорошо – все им до жопы, главное – выпить или покурить травы, забалдеть и потом «пососаться за занавеской», а в лучшем случае, если дома никого нет, то и поебаться. А что мне надо, не знаю.
Я медленно мыл посуду, слушая какое-то ФМ-радио. Я их обычно не слушаю и потому не знаю названий. Играла на нем голимая попса, но мне было все равно. Ди джей нес какую-то невообразимую хуйню, ему звонили шестнадцатилетние девочки и жаловались, что им скучно и лето кончается и скоро в школу и
