выглядит.
Заметил это и доктор.
— Ох, Маша-Маша, — ухмыльнулся он, — радость наша, дуй за Таней, она в ординаторской подушку мнет. Давай! Это ж терминальная, он, может, подергается и обратно... Ну! У тебя-то арефлексия почему?! Слышь, а ты-то двигай гипсом, тут развернуться негде, — напомнил он Платонову о его неуместности.
— Что значит — терминальная? — успел спросить Константин у Маши уже в коридоре.
Маша посмотрела на него удивленно, пытаясь сообразить, чего он от нее хочет.
— Терминальная? Последняя, самая глубокая стадия комы, в данном случае результат черепно-мозговой травмы, — как на экзамене выпалила и побежала в ординаторскую.
— Он придет в себя? — спросил Платонов вслед, но она уже не ответила.
Константин вернулся на пост, примостился на потертом диванчике рядом и настроился бессмысленно и безнадежно ждать. Маша, впрочем, появилась минут через двадцать. Теперь утомление проступало в каждом движении девушки, глаза казались полуприкрытыми.
— Что там? — Платонов и сам клевал носом.
— Работают. Иди спать.
— Скажи, — попросил после недолгой паузы Константин, — это ты сделала?
— Я ничего не делала, — вдруг твердо ответила Маша, — Бог все решает.
— Все?! — Платонов вдруг почувствовал в себе неожиданный, необъяснимый всплеск раздражения. — А где был твой Бог, когда нас обрезком трубы калечили?!
Маша посмотрела на него с сожалением, даже — жалостью, отчего Константин еще больше занервничал.
— Бог тебя отправил сюда? — спросила она. — Бог, по-твоему, сунул кому-то в руку обрезок трубы и действовал этой рукой? Или у этой руки свои мозги были? Своя воля — делать или не делать? У тебя дети есть?
— Нет, — не ожидал такого вопроса Константин. — Это при чем?
— Объяснять было бы проще.
— Ты попробуй. Может, я не совсем дебил.
— Да все элементарно: скажем так, у тебя несколько детей, ты учишь их добру, любви, взаимовыручке, даешь им все необходимое, а они выходят на улицу и учатся совсем другому. У них есть все, но им этого мало. И вот один из них хватает палку и бьет другому по голове.
— Понимаю, куда ты клонишь, — почти злорадно схватился за нить мысли Платонов, — все равно я виноват. Значит, не так воспитывал.
— Я не об этом, — в голосе Маши скользнуло разочарование, точно она не могла растолковать «дважды два», — тот, который ударил другого по голове, остается твоим сыном?
— Ну... Биологически — да. А духовно... получается, он сам выбрал такой путь.
— То-то...
— Нет, в твоей теории есть слабое место! — обрадовался найденному в мировой литературе решению Константин. — Можно ведь, как Тарас Бульба: «я тебя породил, я тебя и убью»... А?!
— Можно, если ты — Тарас Бульба. То есть человек, к тому же — воин. А если главная твоя составляющая — Любовь? Любовь, которую не осилить человеческому сознанию. Ту Любовь, которая после того, как ее пригвоздили к Кресту, кричит: «Прости им, ибо не знают, что делают»...
— Н-ну... — растерялся Платонов. — На такую любовь только Христос способен.
— Тебе что-то или кто-то мешает?
— Теоретически нет. Н-но...
