— Не во что, — повторил какую-то прижившуюся больничную поговорку Валентин Иванович, многозначительно заглядывая в пустой стакан.
— Спасибо, — еще раз повторил Платонов, — с меня причитается.
— Заходите, всегда рады.
— Уж лучше вы к нам.
Почти сразу удалось с руки поймать частника у больничной ограды. «Больная на весь мотор» шестерка и тихий очкарик, огромными глазами похожий на Бабеля, доставили его к нужным воротам за четверть часа.
Чугунное литье впивалось в красные глухие кирпичные стены. Безразличные глаза камер смотрели из специально задуманных для них бойниц-глазниц. Примечательно, что за воротами были вторые ворота — раздвижные металлические, которые, судя по всему, закрывали от посторонних глаз панораму двора. На воротных столбах пугали прохожих таблички с различными предупреждениями о возможных карах в случае незаконного проникновения на территорию «песчаного замка», а на правом столбе располагался звонок домофона. Константин, нисколько не сомневаясь, нажал на кнопку.
— Слушаю, — прозвучал из динамика изначально недовольный голос.
— Мне нужно увидеть господина Кутеева.
Ясно было, что отвечает не сам муниципальный олигарх, а кто-то из его охраны, возможно, один из тех, кто был с ним в церкви.
— Кто, по какому поводу?
— Доложите, журналист Платонов, он видел меня в храме с Марией.
— Ждите.
Ждать пришлось несколько минут. Причем и без того заторможенное в этой округе время окончательно остановилось.
Наконец послышались шаги. Затем разошлись в стороны внутренние железные ворота. Литые чугунные неприступно остались на месте. За их вязью Константин и увидел Кутеева. При ближайшем рассмотрении он оказался невзрачным человеком весьма усталого вида. Ничего — от супермена, ничего — от бандита. Смешная залысина на лбу, чуть приплюснутый боксерский нос, почти лишенные волосяного покрова брови, немного выступающие на покатом лбу и, видимо, всегда настороженные серые глаза. Единственное, что снова напомнило о положении Кутеева в современном обществе — видимая готовность умереть за это положение, вступить в бой за малейшее посягательство на него, и то, что таких смертей и боев за плечами у него было ни одна и ни две... Но просматривалось в его облике что-то еще... Для себя Платонов прочитал это как неуверенность Кутеева в том, что он правильно все делал, даже разочарование какое-то. Такое — что нужно скрывать его за этими толстыми стенами.
В руке у него была весьма увесистая книга. Да и голос у него оказался не как у Джеймса Бонда.
— Вот, — протянул он сквозь чугунные ветви книгу, — она знала, что ты придешь сюда.
— Что это?
— Библия.
— Куда она уехала?
— В монастырь.
— В монастырь?
— В монастырь.
— В какой.
— Она просила никому не говорить. И тебе тоже. — Он упредил вопрос Платонова. — И ты прекрасно понимаешь, что если она просила, я никому не скажу.
— Но... я люблю ее.
— Ну и что, я тоже, — безразлично ответил Кутеев. — Она не от мира сего.
— Я так мало о ней знаю.
— Достаточно, чтобы поверить в то, что я сейчас сказал.
— Этот мир отторг ее. Растоптал.
