Никольской церкви. Гул первого удара словно стряхнул с неба последние снежинки. Снегопад прекратился. Замер ветер.
- К заутрене хотела... - прошептала старушка, когда носилки ставили в кабину «неотложки».
Под благовест гаишники пытались найти и измерить тормозной путь. Негромко и неуместно матерились. Михаил сидел на водительском сидении боком, свесив ноги на улицу: подбородок на кулаках, локти на коленях. В глазах - бездна пустоты. У него что-то спрашивали, он отвечал невпопад, гаишники злились, пытались его растормошить, Андрей с Ларисой извинились, по-тихому поймали такси и уехали, Лена мерзла где-то рядом, но он не ощущал ее присутствия. Низкое небо остановилось над перекрестком, кто-то сверху смотрел в этот бетонно-кирпичный прицел, в центре которого замерла красная машина, похожая на монстра из иностранного мультфильма.
Самым удивительным оказалось то, что тест на алкоголь был отрицательным.
* * *
Старушка умерла в больнице через неделю. За эти дни Михаил, носивший ей фрукты и соки, узнал, что звали ее Антонина Павловна, что мужа и двух сыновей она потеряла на Великой войне, что с тех пор жила одна, как перст, и последнее, что связывало ее с этим да и с тем миром, была маленькая церковь.
До последнего своего дня, оставаясь в сознании, Антонина Павловна донимала докторов и приходивших к ней следователей упрямым враньем о невиновности Михаила. Ей никто не верил, задавали вопросы с подковырками, но старушка злилась, обижалась, требовала бумагу, чтобы парня «не замаяли», и периодически впадала в беспамятство, выходя из которого первым делом требовала: «Парня не трогайте! Сама перед его красной машиной, слепошарая, выскочила...» И парня не замаяли. А он часами сидел в коридоре все с тем же пустым взглядом, и легче ему не становилось. Хотел было напиться, но водка не пошла, почувствовал в ней какой-то сернистый привкус, будто кто добавил в нее сероводорода. Купил другую бутылку - то же самое. И вылил обе в унитаз.
Андрей с Ларисой на похороны не пошли. Были только несколько старушек из храма, что шептали молитвы да косились, кто с неприязнью, а кто с пониманием, на молодого парня в джинсах и свитере, что сидел за поминальным столом, не решаясь притронуться к блинам или кутье. Лена пришла ненадолго, побыла для приличия, шепнула несколько слов ни о чем на ухо, повздыхала в тон старушкам, полистала альбом с фотографиями и удалилась, не рассчитывая вызволить за собой Михаила. Что тут скажешь: всем хочется быть подальше от смерти, потому как собственная кажется если и не невозможной, то, во всяком случае, маловероятной в данный проживаемый отрезок времени.
Одна из бабулек подсела к Михаилу и тихо посоветовала:
- Ты, паря, сходи на исповедь к отцу Михаилу. К нам, в Никольскую. А то ведь поедом себя съешь. Нельзя так. Сходи-сходи. Ему все расскажи, и на душе увидишь как легче станет.
- Машину, что ли, разбить? - спросил пустоту Михаил.
- Нет, ты наперво сходи, батюшка наш, тезка твой, он душу читать умеет.
Дома Михаил прочитал в отцовских книгах об исповеди, об епитимьи. Он мог часами лежать на кожаном диване, глядя в одну точку на потолке, и точка эта проецировалась куда-то в космическое пространство и витала там вопросом о смысле жизни, который, в свою очередь, распрямлялся в восклицательный знак, следующий за криком: «Жизнь - нелепость какая-то»! Никак не получалось хоть немного убедить себя в невиновности, хоть часть вины свалить на свою кампанию, и не получалось это именно потому, что невиновным его назвала сама Антонина Павловна. Грубый реализм ситуации дополнился тем, что в один из дней к Михаилу явился Андрей и попытался его «успокоить»: ничего, мол, страшного не произошло, есть такие перекрестки, на которых две прямые обязательно пересекутся, и радуйся, что не ребенок выскочил под машину, а бабуля, которой прогулы на кладбище ставили... «Она не выскочила, потому что бабуля», - ответил Михаил, отвернувшись к стене, - не нашел в себе сил послать друга подальше вместе с его демагогией. Тот же, в конце концов, успокаивать и сочувствовать пришел, облегчить страдания, подвести под научную основу оправдание ошибки.
Потом можно было продолжать жить дальше. Хочешь не хочешь, а двигаться во времени приходится. Лежа, сидя, ползая или на бегу, разговаривая или пребывая в глубокомысленном молчании. Человек ко всему привыкает, и к чувству вины - тоже. Лена приходила, бродила по комнатам, как привидение, гладила его по голове, когда он лежал на диване, и больше между ними ничего не происходило. Так или иначе, она была рядом.
На исповедь у Михаила духу не хватило. Он несколько раз вставал в очередь к амвону, но какая-то сила выбрасывала его из храма, ему становилось душно и тяжело, происходящее вокруг казалось нелепым и ничего не решающим. Так ходил он несколько дней между бесами и Ангелами, что тянули его в разные стороны: одни в храм, другие из храма. И тогда Михаил сам на себя наложил епитимью. Каждый день после службы он подъезжал к храму и предлагал калекам, что просили милостыню у ворот, и старушкам, ковыляющим после службы домой, бесплатно их подвезти.
Первое время его чурались, отмахивались, не верили, что бесплатно, незаслуженно называли Михаила
