Как-то у вновь открытого сельского ларька Андрейка грыз леденец, подаренный сердобольной старушкой, и увидел, как подходит за очередной бутылкой водки сосед, что жил через улицу, Иван Петрович. Мальчик даже отпрыгнул от него.
- Дядя Ваня, не ходи сюда, за тобой чёрт идет и радуется. Страшный такой.
- А как же твои Ангелы, чего они его не прогонят? - вполне добродушно ухмыльнулся пьяница.
- Не могут, вы же сами туда идёте, сейчас бутылку травленой водки купите и пойдете помирать. Ангел-то вон далеко идёт, плачет.
- Так уж и плачет.
- Так и плачет. Сильно. Как мама, говорит когда про папу, безутешно.
Иван Петрович вдруг остановился, задумался, красные глаза его заметно увлажнились. Он стал смотреть на грязные свои резиновые сапожищи. Крупные слезы оставляли на них заметные пятна.
- Не понимаешь ты, Андрейка, - в сердцах вскричал он, - душа просит! Рвет душу! Никакого житья! Одна-й только боль и осталась. И пустота поганая...
- А вы, дядя Ваня, Ангелов слушайте.
- Так это только ты у нас можешь. А я глухой, слуха у меня с детства нет. Даже под гармошку не могу...
Продавщица недовольно высунулась в окно:
- Эй, малец, ты мне клиентов не отбивай. Ваня и вчера эту водку брал, не помер, как видишь.
- Так это вчера было, тетя, а сегодня... Сегодня за ним сам черт идёт. Пойду я подальше, пахнет от него.
- Ещё бы не пахло, - по-своему поняла торговка, - уж какой день запоя у него.
А вечером Иван Петрович умер прямо на крыльце своего дома. Не дошёл за очередной дозой. Тут уж продавщица Антонина на весь околоток завопила, что смерть ему Андрейка «наговорил», «да и колокольню он уронил», стояла ведь сто лет, ну мало ли что коммунисты из неё клуб делали да забросили. Остановили Антонину благообразные старушки, что собирались вечерами в молельном доме, потому как ни храма, ни священника в посёлке не было.
- Уймись, оглашенная, - цыкнули на нее, - парень не в себе, но без зла он. Его слушать надо. Не купил бы Петрович твоего пойла - сейчас бы жил и здравствовал, а завтра его на деньги администрации зароют, и всё, никакого спасения. Как самоубийцу хоронить будем, мы уже письмо руководству написали. Неча ему делать в одной земле с православными христианами. На окраине зароем, и на том пусть радуется, что земле предадим.
Антонина смутилась.
- Да я ничего. Блаженный ваш Андрейка, точно - блаженный. А водка, бабы, может, и действительно паленая. Гасиф её неизвестно откуда везёт.
-То-то! - бабы отступили. - Пожгём ещё твоего Гасифа. А ты без работы не останешься. В собесе вон место есть, за стариками ухаживать. Уж и платить будут не меньше, и работа богоугодная.
2
Уходя на работу, Алевтина Сергеевна оставляла Андрейку именно на этих бабулек - «Божьих одуванчиков». И знала наверняка: если не в тепле (где ж Ангелов смотреть, как не на улице?), но накормлен.
- Андрюша, помолись с нами: - звали старушки.
Мальчик охотно шёл в молельный дом и первым начинал молитвы, причём правильно и по канону, хотя кто его учил? Видимо-таки, Ангелы. Бабульки почти рыдали, подпевая «Ангеле Божий, хранителю мой святый...» Затем шел к иконе каждого святого, пропевая: «Моли Бога обо мне, святый угодниче Божий...»
Бабка Серафима всё его спрашивала:
- Андрюша, а какие они, Ангелы?
- Разные, -
