дождался, пока акция при номинале в десять тысяч стала стоить пятьдесят, и только тогда выбросил их на биржу. Сначала небольшую партию. А потом он как бы начал их покупать сам у себя. То есть продавал акции по курсовой стоимости – пятьдесят тысяч за штуку – и тут же задним числом, то есть как бы еще непроданные, записывал их на себя. Как эмитент он имел право. Будто бы он их непосредственно после эмиссии купил – оплатил – по десять тысяч за штуку. Понимаешь, ему не надо было даже ничего тратить. Он просто вычитал из пятидесяти тысяч десять и имел с каждой проданной акции по сорок тысяч.
– Ты как будто обижена на него, – заметил Пухов. – Неужели за обманутых вкладчиков?
– Я не должна на него обижаться, – вздохнула Лена, – он сделал меня богатой и независимой.
«Но ты ему за это мстишь», – с тоской подумал майор.
Ему в общем-то все это было известно. Как и то, что в компьютерных банках данных различных ведомств собиралась, процеживалась, систематизировалась информация обо всех сколько-нибудь заметных предпринимателях. Над каждым из них висела свинцовая плита компромата, и они, естественно, знали это, откупаясь (у кого были деньги) от участия в политике, раздавая на всякий случай всем сестрам (политикам) по серьгам (дешевым).
Пухов решительно ничего не имел против своего нового шефа – Дровосека, – но он бы не был профессионалом, если бы пропустил мимо ушей и глаз информацию, которую мог без труда (или с трудом) получить.
Дровосек неплохо поучаствовал в приватизации металлургических и горно-обогатительных комбинатов. Эти комбинаты в настоящее время приносили ему кое-какую прибыль, но они функционировали в режиме самопоедания, чего, естественно, Дровосек не мог не понимать. У него не было конкурентов по бензину на юге России, однако в Москве Дровосека только лишь терпели, не позволяя выходить за определенные на год квоты по импорту продовольствия, межбанковскому кредиту и валютным операциям. В последнее время дела в столице у Дровосека шли настолько туго, что он был вынужден бросать по сто миллиардов рублей в день на обменные пункты, чтобы гасить задолженности по налогам и аренде помещений.
– По сравнению с другими у него в общем-то все не так уж плохо, – оторвавшись от экрана компьютера, сообщил майору Пухову знакомый парень в управлении по борьбе с экономической преступностью, – дна пока не видать. Но… Расходы у него однозначно выше, чем доходы. Он покрывает их за счет черных денег, майор. Был очень крупный, сопоставимый со средним бюджетом региона, хапок, который нам не удалось отследить. Это не черноземный общак Тукало, не минеральные советские удобрения – это гораздо серьезнее. В любом случае, – подвел итог приятель Пухова, – не советую идти к нему.
– Почему? – исключительно из вежливости полюбопытствовал, принявший решение идти, майор.
– Его должны замочить, это же очевидно, – пожал плечами приятель. – Зачем тебе лишняя головная боль? Боль, которую лечат, лишая головы? Если в него закачали государственные деньги – это обязательно всплывет, он будет автоматически ликвидирован. Не мне тебе объяснять. Если негосударственные… – покачал головой. – Негосударственных денег в таких количествах попросту не существует. С него спросят, майор, обязательно спросят. Ситуация в экономике сейчас такова, что даже если он добывает из воздуха золото, он все равно не сумеет выплатить проценты, не говоря о самом долге.
– Кто спросит?
– Интересный вопрос, – усмехнулся приятель. – Я думаю, спросит тот, кому очень понадобятся деньги. Огромные деньги, майор. Прикинь, майор, кому в России сейчас крайне нужны деньги? Он и придет по душу этого твоего… как его… Дроволома.
…Еще не было десяти, но глава финансово-промышленной группы «DrovoseK» уже покинул свои покои, и переместился в офис, находившийся здесь же – на втором этаже пансионата «Озеро».
В «предбаннике» офиса охраны не было. Там по причине выходного дня находился один лишь личный секретарь и помощник Дровосека – молодой человек по фамилии Ремер. Он был светловолос, голубоглаз – одним словом, у него была арийская, но какая-то усредненная, обезличенная внешность. Раз в месяц Ремер летал в Цюрих. Подобная – высшая – степень доверия со стороны шефа, естественно, поднимала и выводила Ремера над кругом и за круг обычных служащих компании. В сложной, разработанной майором Пуховым системе охраны Дровосека Ремер был самостоятельной, торчащей как ей вздумается спицей. При этом Ремер никоим образом не демонстрировал свою власть, не давил на остальных доверительными отношениями с шефом. Это свидетельствовало, что он человек умный. Умным людям, как известно, нравится быть в тени. Ремер относился к Пухову с подчеркнутой уважительностью. Майор отвечал ему тем же, хотя, будь он на месте Дровосека, он бы нашел себе другого связного для швейцарских банков. Почему? Майор сам не знал.
Все посетители обычно проходили разработанную процедуру контроля у дежурных охранников, записывались в специальный журнал. Но были визитеры – Дровосек это сразу оговорил, – которые ни через какой контроль не проходили и ни в какой журнал не записывались. Они подъезжали к внутреннему – у кухни – входу в пансионат, поднимались к Дровосеку по черной лестнице. О времени прибытия этих посетителей Пухова уведомлял Ремер, и майор в случае особой конфиденциальности свидания убирал охрану из приемной.
На памяти Пухова к Дровосеку наведывались и вице-премьеры, и министры, и высокие прокурорские чины, а однажды так даже сам премьер-министр угрюмо выбрался у кухни из конспиративного подержанного «доджа». В некоторых газетах писали, что премьер-министр, вступивший через подставных лиц во владение недрами страны – самый богатый человек планеты. Он медленно поднимался по черной лестнице. Пухова, смотревшего на его лысую голову сверху, поразили нечеловеческие – звериные какие-то – отчаянье и ярость (неужели в предчувствии поимки?) в невыразительных глазах премьер-министра. Вряд ли этот человек по своей натуре был вором. Он был определен на должность самого богатого премьер-министра в мире в стране, трем четвертям населения которой было определено жить за чертой бедности. Его превосходящее меру человеческого понимания богатство приумножалось, пока он – слишком нелепый и неуклюжий для миллиардера и слишком циничный и наглый для партработника, – являлся как бы символом новой эпохи в истории России. Он был вынужден владеть тем и обогащаться от того, чем владеть и от чего обогащаться, быть может, даже и не хотел – владеть недрами страны, обогащаться от недр страны. Косноязычный, приземистый, плотный, рассекающий воздух животом, как ледокол торосы, он был вознесен над Россией как воплощение золотого тельца, и пока не случилось заклание, вертикаль исполнительной власти сверху донизу копировала его матрицу – «чиновника, назначенного быть богатым». Но премьер- министр не разумом, а инстинктом как будто уже провидел, что внизу – под приносящими ему миллиарды долларов недрами – ад, и как бы уже заглядывал в него сквозь подземные рудные рельефы, слепые нефтяные горизонты и пучившие земную кору естественные газовые резервуары. Потому и был так мрачен в мгновения, когда ему казалось, что его никто не видит.
Увидев в приемной Ремера, Пухов понял, что у Дровосека конфиденциальная встреча, но ему не понравилось, что Ремер ничего ему о ней не сообщил. Майор находился в своем номере. Ремеру ничего не стоило связаться с ним по рации или по сотовому. И еще Пухову не понравилось, что у совершенно непьющего Ремера дрожали руки, а лоб был в испарине.
