– Семьдесят семь миллионов долларов, а не сто, – объяснил Пухов, – есть такая русская поговорка: в чужих руках и собственный хер кажется толще. Прости, Hyp, я тебя перебил. Ты, кажется, изъявлял готовность доказать мне, что я…
– Да! – крикнул Hyp. – Ты не узнаешь от меня ничего! Если ты дьявол, сатана, если ты пьешь кровь и воешь на Луну, как президент Ираклии Глахуна, превращаешься по ночам в шакала, перегрызающего глотки нашим часовым, в рыбу, объедающую лица плывущихпо нашим рекам трупов, в змею, жалящую с дерева – такие у нас ходят о тебе легенды, – заставь меня сказать тебе больше, чем я сказал! Ублюдок! Это последнее слово, которое ты от меня слышишь! – Hyp в бешенстве рванул из-за спинки кресла руки, но электропровод держал крепко. Тогда он оттолкнулся ногами от пола и опрокинулся вместе с креслом на пол, явно рассчитывая сломать позвоночник и уйти от боли. Но в кабинете Гелисхана на полу был постелен великолепный пружинящий палас.
– Учитывая дефицит времени, ты задал мне трудную задачу, Hyp, – вздохнул майор Пухов, не спеша вернуть руководителя службы безопасности Республики Гулистан вместе с креслом в вертикальное положение. В конце концов он сам решил переместиться на пол, и не вина Пухова, что кровь из нижней части тела стала приливать к голове Нурмухамеда, затрудняя ему дыхание и, видимо, вызывая сильную головную боль. – Нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики! – почти весело закончил майор, бросив взгляд на свекольного цвета дергающееся в тике лицо гулийца.
Он знал, что рано или поздно ему придется воспользоваться этим персональным девятизначным номером спутниковой связи.
…Передав генералу Толстому весточку от учителя Хамбо, майор Пухов забыл про Константина Цзю. Он не сразу понял, о ком, собственно, идет речь, когда генерал Толстой, выслушав его доклад (майор тогда был прикомандирован к международной – американской – специальной группе по борьбе с организованной преступностью), вдруг сказал:
– Костя сейчас проездом в Москве. Я бы хотел, чтобы ты с ним встретился, сынок.
– Зачем?
Майор сразу вспомнил измученных гусей, вышивающих красный узор на белоснежном гималайском леднике изрезанными лапами, похожих на черные цилиндры орлов, недвижно разместившихся по периметру гусиного стада.
Перед тем, как подняться в самолет, Пухов не удержался, прицелился в один из цилиндров из пистолета. «Не надо, – сказал Константин Цзю, – орлы вносят в мир порядок». «А гуси что – анархию?» – удивился майор. «Гуси не должны ничего вносить в мир, – пожал плечами Цзю. – Они должны подчиняться орлам».
Пухов подумал, что его встреча с «Костей» – встреча гуся и орла, то есть встреча с заранее известным – запрограммированным – результатом.
– Зачем? – повторил он.
Кабинет генерала Толстого в тот вечер был темен, как похоронное бюро глухой ночью. Тогда в Москве впервые начали практиковать так называемое веерное отключение электроэнергии. Из черных страусовых перьев, не иначе, веер накрыл центр столицы – гостиницу «Москва», Госдуму, здание ДФБ на Лубянке. Настольная лампа (от автономного, на случай ЧП, генератора), как циркулем очерчивала на письменном столе перед генералом желтый круг, внутри которого помещалась внушительная стопа бумаг с грифом «Совершенно секретно» и особых – черных с белой диагональю – папок с не менее строгим, но более конфиденциальным грифом «Только для ваших глаз». Генерал Толстой слегка нагнул голову, и майор Пухов увидел, как устали и покраснели у него глаза. Воистину слишком много в мире предназначалось только для этих глаз.
– Посмотри на меня, сынок, – попросил генерал Толстой, хотя майор и так смотрел на него во все свои – им предназначалось значительно меньше – глаза. – Ну какой из меня борец с организованной преступностью? Я считаю дни до пенсии. Две радости осталось старику в этой жизни – банька да рюмка водки под хорошую закуску. Я хочу, чтобы ты, сынок, занялся оргпреступностью по нашей линии.
– Что значит «занялся»? – уточнил майор Пухов, зная за генералом Толстым привычку вкладывать чрезвычайно расширительное толкование во внешне безобидные и простые формулировки.
– Всякую деятельность, сынок, – вздохнул генерал Толстой, – тем более организованную, можно уподобить сначала созданию, а потом ведению большого хозяйства.
– То, что мы называем преступностью, не исключение, сынок. Я не знаю, что здесь лучше – единоличное фермерское Хозяйство, кооператив, артель, совхоз, колхоз, а может агрофирма? Но я знаю, что в природе все взаимосвязано, ведь так, сынок? Идеальное хозяйство – это вертикаль, на вершине которой вовсе не обязательно находится провонявший навозом селянин в кирзе и телогрейке. Если Костя хочет встретиться с тобой, ты не можешь отказаться. Ты не поверишь, сынок, но куда более – не обижайся! – состоятельные и почтенные, нежели ты, люди ждут годами, пока Костя соизволит с ними встретиться. Костя – настоящий специалист, сынок. Для меня, к примеру, встреча со специалистом, пусть даже со специалистом в области орнитологии или, скажем, какой-нибудь социометрической генетики всегда праздник!
Цзю остановился в недавно построенной, удостоившейся чести попасть в книгу рекордов Гиннеса из-за своей дороговизны гостинице на Воробьевых горах. В необычной архитектуры, напоминающей падающую на Москву-реку и Лужники черную стеклянную волну, гостинице он снял самые дорогие апартаменты – пентхауз с бассейном, зимним садом и видом на днем и ночью горящие золотом купола одетого в белый мрамор, как врач в халат, храма Христа Спасителя. По распоряжению мэра Москвы кресты на куполах выложили уникальными светящимися искусственными сапфирами, изготовленными умельцами из российского ВПК для использования в открытом космосе, но – так уж повелось в России на исходе XX века – в космос не попавшими. Кресты как будто парили, вращаясь, вокруг золотых куполов посреди звезд в черном небе. Это было фантастическое зрелище.
Цзю встретил майора Пухова в белоснежном кимоно и золотой шапочке, как будто тоже хотел быть похожим на храм Христа Спасителя. Под раздвижным потолком в зимнем саду были установлены тарелки спутниковой связи. На столе помещался компьютер е пока что неизвестным в России овальным – квадростереоскопическим – монитором. На скамейке у бассейна зачем-то лежали два старинных самурайских меча: один в черных, другой в белых ножнах. У майора мелькнула дурацкая мысль, что Цзю сейчас предложит ему биться на мечах и снесет с плеч его буйную голову. Майор был уверен, что Цзю снесет ее таким образом, что голова упадет в бассейн и будет плавать там, как поплавок, мяч или странный водяной цветок.
– Как здоровье уважаемого учителя Хамбо? – поинтересовался Пухов, усаживаясь в обитое парчой, инкрустированное речным жемчугом кресло.
