впрочем, уверенности, что цитирует точно.
— Никто не в силах преодолеть мистическую сущность подарка, — задумчиво посмотрел на крылатого осла, видимо, прощаясь с ним, Рыбоконь, — она довлеет, не спрашивая.
— Мистическую сущность? — Берендеев, вернувшись к столу, взвесил на руке статуэтку. — В чем же, по-твоему, мистическая сущность… трехсот, наверное, граммов золота?
— Она в том, — внимательно и строго (как профессор на подающего надежды, но разболтанного студента) посмотрел на него Рыбоконь, — что я дарю тебе весь мир.
— Вот как? — как ни странно, не удивился Берендеев. — Что же в таком случае ты оставляешь себе?
— Не я решаю, что оставить себе, — вздохнул Рыбоконь.
— А я не верю в мистическую сущность подарков, — пожал плечами Берендеев.
— Значит, у нас появился шанс установить истину, — поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция подошла к концу, банкир. — Было чертовски приятно познакомиться.
— И… все? — Берендеев увидел в зеркале свое отражение. Он был похож на опасного идиота: с тусклой уродливой статуэткой в руке, с переброшенным через руку серым — не по погоде — плащом. Берендеев попытался определить, чем пахнет плащ, но это был определенно не запах серы. Скорее всего, пыли и… тоски, смертной тоски, если, конечно, у тоски есть запах. — Чей это плащ? — вдруг спросил Берендеев.
— Логичнее было начать со статуэтки, — заметил Рыбоконь. — Но и относительно плаща секретов нет. До того как в этот дом въехал «Сет-банк», здесь находилась какая-то посредническая контора. Малый, который был за старшего, оставил его в стенном шкафу.
— Оставил? — уточнил Берендеев. — Просто оставил?
— Видишь ли, этот малый… исчез, — вздохнул Рыбоконь. — Исчез, не выходя не только из здания, но и из кабинета. Он чего-то боялся, обратился в ФСБ, поэтому за ним наблюдали. Все выходы были под контролем. Он не выходил.
— Может, через крышу? — предположил Берендеев.
— В этом крыле нет выхода на крышу. Обыскали весь дом, просветили рентгеном стены и фундамент. Похоже, никто его не убивал. Но… куда же он тогда делся? — с тревогой посмотрел на Берендеева банкир — видимо, его и по сей день волновало исчезновение неведомого бизнесмена.
— Неужели ничего не нашли? — изумился запредельному какому-то мастерству киллеров Берендеев. — Так не бывает.
Помнится, в свое время на него произвело впечатление сообщение, что одного бизнесмена киллер застрелил глухой ночью с дерева через окно (сквозь стекло) в кухне, когда тот забрел туда (видимо, после тяжких сексуальных трудов) перекурить. Мишенью, таким образом, был огонек сигареты, оживившийся в момент затяжки. Другому несчастному киллеры просто-напросто оторвали голову посредством управляемого точечного взрыва, когда тот спускался вниз по лестнице. Пластиковое взрывное устройство было вмонтировано в цветочном горшке на подоконнике. Оторванную, с выражением горького недоумения на лице голову, помнится, показали в «новостях» по всем телеканалам. Нечто постмодернистское и одновременно эпическое, мифологическое, в духе «Одиссеи» Гомера и «Улисса» Джойса присутствовало в действиях киллеров. В сущности, смерть, подумал Берендеев, есть негатив культуры того или иного общества. Жить в обществе и быть свободным от того, как умирают в этом обществе люди, нельзя. Потомки будут судить о времени по тому, как в нем умирали люди. Берендеев был вынужден признать: в его времени люди умирают нелепо и крайне неестественно, то есть примерно так же, как живут.
— В соседнем отделении шкафа нашли… огромный белый гриб, — покосился на Берендеева Рыбоконь. — Гриб дождевик. Никто не может объяснить, как в стенном шкафу без воды и света вырос гриб дождевик. Больше ничего не нашли. Была версия, что, быть может, он хотел заняться выращиванием для ресторанов грибов по новой технологии и, так сказать, опробовал ее в стенном шкафу. Но больше нигде — ни у него дома, ни на даче — грибов не обнаружили.
— И куда они его дели? — Берендеев подумал, что Нестор Рыбоконь его разыгрывает. — Ну, этот гриб?
— Не знаю, — пожал плечами Рыбоконь. — Наверное, выбросили. А может, съели. Сам знаешь, какая нынче у милиционеров зарплата. Составили акт, провели экспертизу и… съели. Следователь говорил, что они все проверили, никто ему не угрожал. Он все придумал. Да и долгов у него особых не было. Еще этот следователь сказал, что не знает, что в действительности тайна: смерть или жизнь человека.
— Жизнь, — сказал Берендеев.
— Почему? — поинтересовался Рыбоконь.
— Потому что истинная тайна, как правило, изначально несовместна с человеческой жизнью. Следовательно, смерть — это всего лишь подтверждение, констатация тайны, тогда как жизнь — наполнение ее странным и зачастую ошибочным содержанием, — пояснил Берендеев.
— Что же касается второго подарка — статуэтки, — вдруг заговорил как по писаному Рыбоконь, — то она из так называемого вулканического золота. Ее возраст установить невозможно. Вулканическое золото не поддается радиоуглеродному анализу. Может быть, ее сделали семь тысяч лет назад в Древнем Египте, а может… год назад в Стамбуле. У вулканического золота не очень высокая проба. Ювелиры, торговцы антиквариатом, даже скупщики краденого относятся к нему с предубеждением. Вряд ли кто-нибудь даст за эту статуэтку больше шестидесяти шести долларов. Ценность вулканического золота в том, что оно изливается из огнедышащего чрева земли.
— Таким образом, — усмехнулся Берендеев, — ты не сильно разорился на этих подарках.
Но банкир уже углубился в бумаги, в одностороннем порядке простившись с Берендеевым.
— Не думаю, что мы еще увидимся, — сказал Берендеев, — но все равно спасибо.
— Ровно через неделю, — оторвался от бумаг Нестор Рыбоконь.
— Что через неделю? — удивился Берендеев.
— Видишь ли, опыт свидетельствует, что ровно столько времени приходится на созревание идеи, призванной изменить мир, — серьезно ответил банкир. — Чтобы потрясти мир, как известно, требуется десять дней. Чтобы родилась идея, посредством которой осуществляется данное потрясение, потребна ровно одна неделя. Не смею вас задерживать. Время пошло! — истерично закричал неожиданно пронзительным, как визг циркулярной пилы, голосом.
Берендеев в смятении закрыл за собой дверь.
…Он и раньше знал, но с тех пор, как познакомился с Нестором Рыбоконем, знал окончательно и наверняка, что человек одновременно проживает сразу три параллельных жизни: в настоящем, в прошлом и в будущем.
Жизнь в настоящем определяется волей (или ее отсутствием). Это несправедливое и неблагодарное — текущее — существование стареющего и, следовательно, разрушающегося тела, коротких, прямых, как дротики, — текущих мыслей, удачно или неудачно поражающих цели, которые порой сами превращаются в охотников, сами мечут дротики в стареющее, разрушающееся тело.
Жизнь в прошлом определяется чувствами, но главным образом каким-нибудь одним, наиболее сильным чувством, которое окрашивает прошлое в избранный цвет. Руслан Берендеев склонялся к мысли, что жизнь в прошлом есть главная, основная жизнь человечества, хотя бы уже потому, что классификация человеческих чувств достаточно проста, число же мертвых в мире неизмеримо превосходит число живых. Подобно тому как безжизненные звезды удерживают в своем притяжении обитаемые планеты, так и мертвые люди довлеют над живыми, посылая им из космического мрака тепло и свет, то есть жизнь, но скорее иллюзию жизни. Жизнь в прошлом была приуготовлением к той главной жизни во времени и пространстве, которой не будет. Жизнь в прошлом была, по мнению Берендеева, чередой бессмысленных и бессильных воспоминаний о мнимом совершенстве, которое никогда не вернется, которого, в сущности, не было вовсе. Жизнь в прошлом была нескончаемой (neverending) тоской по никогда не существовавшему золотому веку, когда люди и боги живут вместе на земле, дружа домами. Жизнь в прошлом была памятью обо всем и ни о чем, память же была побочным продуктом, носимым туда-сюда мусором времени, то есть неизвестно чем. Если люди толком не знали, что такое время, откуда им было знать, что такое память? Берендеев подумал, что жизнь в прошлом — добровольное бдение на кладбище некогда испытанных (пережитых), но большей частью вымышленных чувств. Умершие, убитые, вымышленные чувства, как
