разъезд, и по этим рельсам дальше…
Где сейчас мои старики? Последнее письмо пришло из-за Байкала. Есть такая станция Олений Рог. На карте ее нет. Да и станции еще нет. Тайга, озера, медведи и маленькая строительная площадка.
Мать каждый год собирается начать оседлый образ жизни. Ее тянет сюда, в город, где я родился. Но, услышав призывный паровозный гудок, она безропотно увязывает узлы и вместе с отцом на месяцы поселяется в «семейном» купе пассажирского вагона.
Я вырос на мостопоезде, учился в школах разных городов и сёл. Отец очень хотел, чтобы я стал железнодорожником. Мой младший брат пошел по стопам отца: закончил железнодорожный техникум и сейчас водит тяжелые грузовые составы по степям Казахстана. Он помощник машиниста тепловоза. Давно я не видел своего младшего братишку.
А я — так уж получилось — сошел с мостопоезда на одной из остановок.
Это было летом. Наш мостопоезд медленно продирался сквозь вырубленную в глухой тайге просеку. Мы тянули узкоколейный путь к новому леспромхозу. Я только что закончил девять классов и, как всегда, работал в бригаде. Такая доля мне выпала с седьмого класса. Я был рослым мальчишкой и ворочал шпалы и рельсы наравне со взрослыми. Это была хорошая закалка и потом здорово пригодилась мне в армии.
Вечером над нами низко пролетел вертолет. В этих краях вертолеты — не редкость. Но этот замер в воздухе неподалеку от нас и стал снижаться. Вот он затерялся меж пышных кедровых вершин, лишь доносился стрекот моторов. А потом и мотор умолк.
Часа через полтора вертолет снова поднялся и улетел в сторону заката. Машина, облитая желтым блеском, с огромным серебристым диском, казалось, уходила по тайге, по макушкам кедров и сосен.
Я люблю тайгу и не боюсь заблудиться в ней. Я в большом городе хуже ориентируюсь, чем в дремучем лесу. После работы, не дожидаясь ужина, я отправился в ту сторону, где приземлялся вертолет.
Когда из-за толстых кедровых стволов в сумраке забелела выгоревшая на солнце палатка, я почувствовал волнение и, стараясь не выдать себя, стал подбираться ближе. Напротив палатки негромко потрескивал костер. У огня сидел человек и что-то быстро записывал карандашом в блокнот. Иногда он поднимал голову и долго, не щурясь, смотрел на горящие сучья. Глаза у человека большие, синие. Он в задумчивости сверлил карандашом подстриженную русую бородку.
Из палатки доносился храп, на широком пне в ряд выстроилось несколько пар кирзовых сапог, портянки были развешаны на сучьях. Люди поужинали и завалились спать, кроме этого бородача в зеленой брезентовой куртке с капюшоном.
Сидеть, как дикарь, за деревом надоело, я негромко кашлянул и вышел к свету, отбрасываемому костром. Бородач поднял голову и с минуту смотрел, как мне показалось, сквозь меня, потом улыбнулся. Я заметил, что у него верхние зубы неровные, но улыбка все равно была приятной.
— Сосед? — спросил он.
Я кивнул.
— Как и мы, грешные, землепроходцы?
Я снова кивнул. В то время я был робок с незнакомыми людьми. Месяцами видишь одни и те же лица. Мне нужно было сначала привыкнуть.
— Гм, — сказал бородач. — Молчание, конечно, золото…
Понемногу он растормошил меня, и мы разговорились. Звали его Вольт Петрович. Я и виду не подал, что удивился, хотя такое имя услышал в первый раз. Вольт Петрович — начальник археологической экспедиции. База — в ста пятидесяти километрах южнее. Их группа прибыла сюда для пробных раскопок, они надеются, что в этом районе — радиус 30 километров — есть древнее городище…
Он увлекся и стал рассказывать про великое переселение наших предков, про их древнюю культуру, быт.
Иногда камни с изображениями, черепки от посуды, предметы домашнего обихода помогают раскрывать тайны, над которыми ученые всего мира бьются десятилетиями…
Он достал из кармана черную корявую трубку и протянул мне.
— Этой штуке две тысячи лет, — сказал он.
Я с осторожностью подержал окаменевшую трубку в руках и отдал Вольту Петровичу.
Домой я вернулся поздно, мать уже стала беспокоиться.
А ночью мне снился красивый древний город, который, словно зачарованный, веками спит глубоко под землей. Мы вдвоем с Вольтом Петровичем идем по белым безмолвным улицам, и окаменевшие чудовища провожают нас пустыми глазами…
Едва дождавшись конца работы, я снова помчался к палатке. Но Вольта Петровича не было. Беловолосый неразговорчивый парень готовил еду: вскрывал банки с мясной тушенкой, концентраты. Я натаскал веток, разжег костер. Беловолосый подобрел и сказал, что они на раскопках, вот-вот объявятся.
Они пришли усталые и сразу набросились на еду. Я смотрел на них, и мне до смерти хотелось быть своим среди них. Вместе с ними искать это древнее городище и обязательно найти его… И моя работа на рельсоукладчике показалась совсем неинтересной. Бродить по земле, искать то, чего никто никогда не видел…
Когда прилетел вертолет, я поднялся в воздух вместе с ними. Я был здоровый парень, а в экспедиции не хватало рабочих рук. Отец отпустил меня на два месяца. К этому сроку у археологов заканчивались разведывательные раскопки.
Кто знает, если бы мы не нашли это древнее поселение, я тоже, как и брат мой, стал бы железнодорожником. Но мы нашли его в тайге под толстым слоем земли. Это был не белый город, всего- навсего жалкое кочевье. Но когда твои руки первыми касаются предметов, которые несколько тысяч лет назад держали другие люди, это прикосновение запоминается на всю жизнь.
Я до сих пор в память о своей первой экспедиции храню каменный топор. Вольт Петрович после некоторого колебания разрешил мне взять его с собой.
Вернувшись из армии, я поехал в Москву, чтобы разыскать Вольта Петровича и записаться в очередную экспедицию. Я нашел его в Москве без бороды, в красивом сером костюме и при галстуке. Я даже сразу не узнал его. Да и он не мог поверить, что это я — тот самый подросток, который два месяца прочесывал с ними тайгу. В армии я вытянулся, окреп. Вольту Петровичу приходилось задирать голову, чтобы посмотреть мне в лицо. Он заканчивал аспирантуру и готовился к защите диссертации. Когда мы заговорили о сибирской экспедиции, он оживился, заходил по комнате. Я видел, что ему до чертиков надоела эта кабинетная тягомотина. Он готов был хоть сейчас надеть брезентовую куртку с капюшоном, на плечи рюкзак и — в туманную даль…
Но только через два года он сможет это осуществить, а пока… диссертация, черт бы ее побрал!
Я с месяц пожил в его маленькой холостяцкой комнате, готовился к экзаменам в университет, на исторический факультет. Этот факультет в свое время закончил Вольт Петрович. Он помог мне подготовиться. Я сдал экзамены, но на следующий день уехал в родной город. Вольт Петрович был возмущен до крайней степени.
— Я тебя, балбеса, натаскивал по всем предметам целый месяц! Слава богу, сдал! Так учись, кретин! — кричал он на меня и вырывал из рук чемодан.
— Пять лет… — сказал я. — Не выдержу, дорогой Вольт… Ей-богу, сбегу!
— Через два года чтобы разыскал меня, дубина стоеросовая. В Среднюю Азию — на полгода! Самарканд, Хорезм — азиатская романтика! Вот там ты увидишь свои волшебные белые города…
— Разыщу, если снова бороду отпустишь, — сказал я.
Мы обнялись, и я уехал. А в университете я перевелся на заочное отделение. Сейчас уже перешел на четвертый курс. Правда, многие мои знакомые удивляются: какое отношение имеют паровозы к разбитому кувшину или к наконечникам от стрел?
Я люблю технику. Еще в школе научился ремонтировать приемники. Это меня выручило сразу после армии, когда я поступил в радиомастерскую. В армии я любил ковыряться в танковых дизелях и разных моторах. И это мне пригодилось. Я работал в гараже слесарем, потом с полгода вкалывал на МАЗе и ЯЗе. Возил из карьера щебенку. Я и сейчас готов с утра до ночи провозиться с неисправным мотоциклом или автомобилем.
