— По тонне каждая, — сказал Юрка. — Айда поглядим?
Стасик надел штаны, схватил со стола кусок хлеба и две картофелины.
— Тебя тетка видела? — спросил он.
— Я тихонько.
— Пошли скорее, а то…
Стасик не успел договорить, как дверь отворилась и на пороге показалась его тетка, высокая худощавая женщина с запавшими глазами и длинными желтыми руками.
— Это ты, вражий сын, майку моего мальца разодрал и на башню повесил? — решительно двинулась она на Юрку.
— Я сам ему отдал, — сказал Стасик, выступая вперед. Но тетка легко отодвинула его в сторону и продолжала наступать на Юрку.
— Эй, тетя, — сказал тот, отодвигаясь к раскрытому окну. — Молоко ушло…
Тетка оглянулась на затопленную печь, а Юрка вскочил на подоконник, оттуда спрыгнул прямо в мокрую капусту — и был таков.
Стасик догнал их с Диком за станцией.
— Не хотела пускать, — сказал он. — А я все равно ушел. — И незаметно потер плечо, на котором отпечатались теткины пальцы.
— И рубаху не дает? — спросил Юрка, видя, как на голом теле приятеля выступила гусиная кожа. Солнце еще где-то пряталось в облаках и было прохладно.
— Она хоть и сердитая, а ничего, — сказал Стасик. — У ней и так трое, да я тут еще…
— Хочешь, я тебе свою рубаху отдам? — предложил Юрка. — Помнишь, ту, с цветочками.
Стасик вспомнил и улыбнулся:
— Это за которую тебя «бабьей кофтой» прозвали?
— Не помню, — небрежно сказал Юрка. — Рубаха хорошая. Надо только с рукавов эти… (он пощелкал пальцами, не в силах подобрать нужное слово) штуки содрать… Тогда никто тебя бабьей кофтой не назовет. Возьмешь?
— Ладно, — кивнул Стасик. — Спасибо.
Юрка не ошибся: две фугаски, каждая весом в тонну, упали рядом с железнодорожным полотном. Не две воронки, а два больших пруда подступили к самой насыпи. На дне уже просочилась мутная зеленоватая вода. Едкий запах взрывчатки еще не успел рассеяться. Вокруг воронок косо опрокинулись деревья. Вырванные с корнем, они не упали на землю: поддерживали уцелевшие.
— Не надо ходить на речку, — сказал Юрка. — Здесь можно купаться.
— Юра, смотри, — Стасик показал на толстую, срезанную пополам сосну, — бомба!
У высокого пня черным боровом лежала крупная неразорвавшаяся фугаска. От удара о ствол корпус ее лопнул и взрывчатка желтыми ядовитыми каплями осыпалась на росистую траву.
Они стояли на почтительном расстоянии от бомбы и совещались.
— Раз упала — теперь не разорвется, — предположил Юрка. — В сосну врезалась.
— А вдруг — замедленная? В Ленинграде знаешь сколько замедленных накидал? Зароется в землю, а потом как бабахнет.
— Послушаем? Если тикают часы, то замедленная.
— Как рванет…
— Я пойду послушаю. — Юрка решительно направился к бомбе. Черный боров наполовину зарылся в землю. Он грозно молчал.
— Не слышно? — шепотом спросил Стасик. Он шел следом за Юркой.
— Вроде что-то тикает, — неуверенно сказал Гусь. — Айда ближе!
Они подошли к самой бомбе. Юрка опустился на колени и приложил ухо к холодному металлу.
— Тикает?
— Не-е.
Это тикали их сердца.
Сразу осмелев, Юрка засуетился вокруг бомбы.
— Сколько добра пропадает, — сказал он. — Давай толу наковыряем?
— Очень надо!
— Рыбу будем глушить и мало ли на что сгодится… Куда положим?
— У меня одни штаны, — сказал Стасик.
Юрка стащил с плеч гимнастерку, завязал узлами ворот и рукава.
— С пуд влезет!
Сидя верхом на бомбе, они сосновыми суками выковыривали взрывчатку.
Лес пробудился. В траве затрещали кузнечики, по ветвям запрыгали птицы. Слышно было, как в поселке орали петухи. Откуда-то прилетела черноголовая сорока и, усевшись на поваленную сосну, стала с любопытством смотреть на мальчишек. Видно, ей тоже захотелось покопаться в желтой взрывчатке.
Со стороны станции послышались голоса. Сорока первая увидела людей. Заверещав, она взлетела выше макушек деревьев и спикировала в кусты. Дик тоже насторожил свои остроконечные уши. Он в два прыжка поднялся на насыпь и осмотрелся.
— Отрываемся, — сказал Юрка, соскакивая с бомбы.
Они нырнули за куст орешника и лесом, в обход, побежали в поселок. Дик, помахивая хвостом, затрусил за ними.
Тол спрятали на чердаке. Юрка долго тряс гимнастерку, а когда надел, стал отчаянно чесаться: пылинки взрывчатки раздражали голое тело. Юрке не терпелось испробовать тол в деле.
— Кусок бы шнура и пару детонаторов, — сказал он. — Можно и на рыбалку.
Стасик молчал. Ему не нравилась эта затея. В памяти было свежо несчастье, приключившееся этой весной с Вовкой Горбатовым. Он привинтил к противотанковой гранате рукоятку от ручной и хотел бросить в реку. Граната разорвалась в руке. Вовку подобрал мельник, возвращавшийся со станции к себе на хутор. Он услышал взрыв и поспешил к речке. Вовку отправили с товарным в Бологое, в больницу. И вот недавно он возвратился домой. На костылях. Отрезали правую руку по локоть и ступню.
Возле поселкового Совета толпился народ. Все больше молодежь. Юрка и Стасик перешли через дорогу и, остановившись поодаль, стали слушать. Говорили о шпионах, которых опять этой ночью сбросили над лесом. На траве перед поселковым Советом лежал вывалянный в земле шелковый парашют. Его принес из леса длинный, как телеграфный столб, мужик. Он утром возвращался из деревни в поселок и сквозь кусты увидел что-то белое. Разрыл кучу сухого валежника и нашел парашют. Он бы мог его сразу домой отнести, бабе и дочкам по хорошей юбке выйдет, да вот принес в сельсовет. Может, какое следствие будут наводить.
Отряд «истребителей» собирался прочесать лес. Из сельсовета вынесли три старые винтовки и два охотничьих ружья. Вооруженные таким образом парни вышли на дорогу. И тут кто-то вспомнил:
— А патроны?
В сельсовете нашли четыре обоймы и патронташ с охотничьими патронами. Но, как потом выяснилось, калибр ни к одному из ружей не подошел.
— Гляжу, торчит белое… Неужто, думаю, косой? — уж в который раз рассказывал подходившим сельчанам длинный, заросший рыжей бородой мужик. — Не-е, гляжу, не косой. Косой долго на одном месте не будет сидеть… Уж я-то заячьи повадки знаю. Сколько их настрелял… Помню…
— Дядя Федя, ты про парашют, — мягко говорили мужику.
— Потянул это я за белое-то, думал, платок, а оно лезет и лезет…
Пощупав шелк и стропы, народ стал расходиться.
— Уж на что моя баба почтенная в размерах, а не только ей на юбку хватит, но и дочкам с лихвой… — рассказывал словоохотливый дядя Федя.
— В лес! — скомандовал высокий белокурый парень в широченных галифе и без сапог. На ногах у него были синие резиновые тапочки.
— А как же парашют-то? — спросил мужик. — У меня дочка и баба без этого… Каждой по юбке выйдет. А шнуры я принесу. На что они мне, шнуры-то?
— Забирай… со шнурами, — сказал парень. — Приодень в шелк дочек, может, красивше станут…
