— Точно! — согласился летчик. — А то, как «мессершмитты», налетели на одного. Крепко они тебя намолотили… Гусь?
Юрка исподлобья взглянул на летчика. Лицо совсем молодое. Под носом черненькие усики, от подбородка до самой губы тянется светлый шрам. Во рту под шрамом блестят два золотых зуба. Темные насмешливые глаза.
— Ничего… Я их теперь тоже по одному подкараулю, — проворчал Юрка, облизывая распухшие губы. — А гада Жорку из этой ракетницы… прикончу.
— И правильно! — вдруг сказал курчавый. — Пускай в другой раз дерется по правилам… И ракетницу не отдавай ему.
— Про какую это вы ракетницу толкуете? — спросил летчик.
— Испорченная… без курка, — быстро сказал Юрка и выразительно посмотрел на Стасика. Стасик опустил глаза и стал ногой ковырять землю. Сильный, натянутый, как струна, Дик равнодушно повел носом в сторону курчавого мальчишки и снова с непонятным любопытством потянулся к Юркиной фуфайке.
— Не кусается? — спросил Юрка, отодвигаясь.
— Нет… Целиком глотает.
— У нас в Ленинграде тоже была овчарка, — вздохнул курчавый. — Байкал. Только его съели.
— Как съели? — вытаращил глаза Юрка. — Прямо так взяли и съели?
— Не знаю. Она пропала. Говорят, съели. В Ленинграде блокада. Ну, и голод… У нас из дому даже все мыши убежали: есть нечего. А потом мама умерла. А папа до сих пор ничего не знает. Он на фронте. Я три дня на кровати лежал. Никак не встать было. Подниму руку, а она — бух! — обратно падает.
Мальчишка сжал тонкие пальцы в кулак и согнул руку в локте.
— Потрогай-ка! — повернулся он к Юрке. — Уже мускулы появились, а раньше одна кость была.
— Плохо, говоришь, в Ленинграде? — спросил летчик.
— В нашем доме десять человек умерли с голоду.
Юрка подобрал с земли корку хлеба и протянул Дику. Тот заворчал и отвернулся.
— Не надо, — сказал летчик. — Не берет он из чужих рук.
— И Байкал не брал.
— Давно из Ленинграда? — спросил летчик.
— Сначала меня в лазарет положили, потом на самолете эвакуировали… Я очень слабый был и ничего не запомнил. А тут у меня тетя. Я у нее живу. А вы какой летчик? Истребитель?
— Не совсем. Штурмовик.
— На ИЛах летаете, да?
— Точно, — улыбнулся летчик. — А ты видел ИЛы?
— Ну да, они низко-низко летают, над самыми крышами. А высоко могут?
— Могут, — сказал летчик.
— Я видел, как наш самолет сбили, — сказал Юрка. — Фриц дал очередь — самолет и загорелся. А фриц улетел.
— Бывает и такое, — сказал летчик.
— А вы сбиваете немцев?
— А чего на них любоваться? Сбиваем.
— В Ленинграде часто сбивали «юнкерсов», — сказал Стасик.
— А что штурмовики делают? — спросил Юрка.
— Воюют, — сказал летчик. Он посмотрел на Юрку. — Не умеешь, Гусь, защищаться. Какой дурак голову подставляет под кулаки?
— Их вон сколько, — проворчал Юрка.
— Голову, Гусь, надо защищать.
— У него хлеб был за пазухой, — сказал Стасик. — Растоптали.
— У меня башка целая. — Юрка пощупал затылок. — Мою башку и камнем не прошибешь…
— По-честному надо драться, — сказал Стасик.
Юрка ничего не ответил. Он подошел поближе к летчику и потрогал кожаную куртку.
— Всем такие дают? — спросил он.
— Нравится? — усмехнулся летчик. — Будешь летать — и тебе выдадут.
— Я знаю, где ваш аэродром, — сказал Юрка. — Приду.
— В гости?
— Я люблю глядеть на самолеты.
Дик раз-другой царапнул хозяина лапой. Летчик посмотрел на черный циферблат часов.
— Что-то наша машина застряла.
Он достал из кармана плитку шоколада и, разломив на две равные части, отдал ребятам.
— Жуй, народ!
Пожал ребятам руки, хлопнул Юрку по спине.
— Не горюй, малый, заживут твои боевые раны. А ты, Стасик, не серчай на него. Сгоряча он тебя по уху… Так, Гусь?
— Понятно, сгоряча, — неохотно отозвался Юрка. — Я же не видел, кто меня лупит.
Возле них затормозила грузовая машина. В кузове — гора ящиков. Не заглушая мотора, шофер в синем комбинезоне молча уступил место за рулем летчику и открыл дверцу с другой стороны. Дик тотчас вскочил в кабину и уселся на сиденье рядом с неразговорчивым шофером, выставив в боковое окно довольную морду.
Летчик помахал мальчишкам рукой, улыбнулся и тронул машину.
— Летчик! — Юрка, растопырив пальцы, посмотрел на свою грязную руку, которую ему только что пожал этот человек.
Стасик задумчиво глядел на дорогу. Полы его короткого серенького пальтишка трепыхал ветер.
— Чтобы летчиком быть, нужно ничего не бояться? — спросил он.
— Я ничего не боюсь, — сказал Юрка.
— Я — бомбежки, — вздохнул Стасик. — В Ленинграде не боялся, а тут снова… Особенно ночью.
— Дело дрянь, — сказал Юрка. — Можно помереть. Со страху. Немец, гад, приделывает к бомбам какие-то свистульки. Летит бомба и воет, как ведьма, а у людей вся психология — к чертовой бабушке.
— Психика, — поправил Стасик. — Снаряды тоже воют, только не так страшно. Если услышал, снаряд воет, значит, не бойся: упадет далеко.
— Ничего парень этот летчик, — сказал Юрка и положил в рот последний кусочек шоколада.
Стасик съел только половину. Остальное завернул в бумажку и спрятал в карман.
— Тете, — сказал он, поймав удивленный Юркин взгляд.
— А я сожрал. — Юрка облизал липкие пальцы и покачал головой. — Надо бы бабку угостить…
Расходиться по домам не хотелось. Они стояли у забора, ладошками сгребали с жердей пушистый снег и клали в рот.
— Ну, я пойду, — сказал Стасик, не двигаясь с места.
— Где ты живешь?
— На Кооперативной…
— А я на Советской.
Помолчали. Стасик поежился под летним пальтишком и снова сказал:
— Надо идти… Пока.
— Бывай, — сказал Юрка.
ЗЕЛЕНАЯ РАКЕТА
Юрка с бабкой Василисой пили чай, когда в дверь раздался стук.
— Приятного аппетита, — вежливо сказал Стасик, вытирая ноги о жесткий половичок.
Бабка подняла глаза от блюдечка. Взглянула на мальчика, а потом перевела взгляд на зеленый жестяной ящик, что Стасик держал под мышкой.
— А-а… у Серафимы живешь? — вспомнила бабка. — Она тебя приголубила. Слыхала.
Юрка выскочил из-за стола, накинул фуфайку.
