Шум быстро стих, сильно опьяневших утихомирили соседи. Таис взяла у музыканта семиструнную кифару, медленно провела по струнам и обвела взглядом воинов. И не было в том взгляде веселья, столь уместного на пиру, а была боль, глубокая и бесконечная. И ещё в нём был гнев, но гнев не внезапный, вспыхнувший, а холодный, осознанный и выстраданный. И воины вдруг почувствовали, как боль и гнев удивительной женщины заполняют их сердца. Таис ударила по струнам, ритмичная яростная мелодия сразу захватила воинов. Она запела старинный гимн о персидской войне, о сожжённых Афинах, о боевой клятве не служить ничему, кроме войны, пока последний перс не будет выброшен в море. Она пела с таким темпераментом, что люди, введённые в гневный экстаз её взглядом, ритмом и пронзающими словами, вскакивали, разбивали о колонны ценные чаши, отбивали ногами такт. Экзальтация нарастала. Захваченный ею, встал Александр и присоединился к песне. С последним призывом всегда помнить злобу врагов и горе прекрасных Афин Таис швырнула кифару музыкантам и села, закрыв лицо руками. Александр поднял её за локоть, поцеловал и сказал, обращаясь к гостям:
— Какую награду мы дадим прекрасной Таис?
Раздались громкие крики, предлагались самые баснословные награды. Таис молча отстранилась.
— Разреши мне сказать речь и не гневайся, если она тебе не понравится, — медленно и чётко в наступившей тишине произнесла она.
— Речь! Речь! Таис, речь! — восторженно заорали воины.
Александр весело кивнул и выпил большой глоток неразбавленного вина.
Таис вскочила на тяжёлую, отделанную слоновой костью скамью и несколько раз хлопнула в ладоши, призывая к вниманию. В огромном зале наступила полная тишина.
И вновь пронизывающий взгляд Таис суровой тенью прошёл по лицам воинов.
Таис поблагодарила Александра и других его военачальников за то, что она, единственная женщина Эллады, смогла достичь этого города, столицы персидских царей.
— Этот город, — продолжала она, — сердце и душа Персии. К моему великому удивлению, кроме сокровищ, роскошных дворцов и изображений высокомерных царей, здесь ничего нет. Ни храмов, ни собрания учёных и философов, ни театров, ни гимнасионов. Нет статуй и картин, прославляющих красоту и подвиги богов в образе людей и божественных героев. Кроме надменных толстомордых быков–царей, принимающих дары, и процессий раболепствующих и пленных, здесь нет ничего. Чащи колонн по сорок локтей на платформе в тридцать локтей высоты — всё это лишь для того, чтобы возвысить владык унижением подданных. Ради этого трудились искалеченные эллины, ионийцы, македонцы и фракийцы? Ради этого Ксеркс со своим злым сатрапом Мардонием принёс кровь и смерть в Элладу, дважды сжигал мои родные Афины, увёл в плен тысячи и тысячи искусных мастеров? Я здесь одна с вами, герои–победители, повергшие в прах могущество недобрых владык. Я служу богине красоты и знаю — нет страшнее преступления, чем поднять руку на созданную человеком красоту. А если она служит злой власти? Тогда она всего лишь обман, ибо нет красоты без добра и света!
Таис простёрла вперёд руки, как бы спрашивая согласия и замерла, как натянутая тетива. Воины одобрительно и грозно загудели.
— Завтра вы уходите, оставляя в неприкосновенности обиталище сокрушённой вами деспотии! Неужели я одна ношу в сердце пожарище Афин? А мучения пленных эллинов, длившиеся до сих пор, слёзы матерей, хотя бы это и было восемьдесят лет назад?! Неужели божественный Александр нашёл удовольствие усесться на троне разорителя Эллады, как слуга, забравшийся в покои господина?!
Её голос, высокий и звенящий, хлестнул словами, как бичом. Александр побледнел, лицо его пошло красными пятнами, он вскочил будто ужаленный. Люди оцепенели — македонцы и греки знали, как страшен гнев любимцев Тихе.
Царь молчал, глядя на Таис, склонившую голову, будто в ожидании удара.
— Чего же ты хочешь, афинянка?! — спросил он таким львиным рыком, что закалённые воины содрогнулись.
Вся напрягшись в волевом усилии, Таис поняла великую власть полководца над людьми, магическую силу его голоса, подчинявшего громадные толпы людей.
Она подняла на Александра огромные горящие глаза и протянула руку.
— Огня! — звонко крикнула она на весь зал.
Александр обхватил её за талию, сорвал со скамьи и подвёл к стене.
— Возьми! — Он снял факел и подал афинянке, сам взял другой.
Таис отстранилась в почтительном поклоне.
— Не мне первой! Начать должен тот, чей божественный разум и сила привели нас сюда!
Александр повернулся и повёл Таис за руку вдоль стен. Два факела мгновенно подожгли занавеси на окнах, подвески и шнуры, лёгкие деревянные переплёты для цветов.
Безумие разрушения охватило сподвижников Александра. С воплями восторга и боевыми кликами воины хватали факелы и разбегались по дворцам, поджигая всё, разбивая лампионы, опрокидывая чаши с горящим жиром и маслом.
Через несколько минут зал Ксеркса, пустая сокровищница и помещения охраны пылали. Подожгли и ападану, откуда огонь перекинулся на другие жилые дворцы. Оставаться здесь дольше не было возможности. Александр, не отпуская руки Таис, сбежал по северной лестнице на городскую площадь. Здесь, окружённый военачальниками, он стоял, зачарованно глядя на титаническое пламя, взвивающееся в чёрное небо. Балки крыш и потолков, простоявшие столетия на сухой жаре, вспыхивали, как облитые горючим маслом. Серебряные листы кровли плавились, низвергаясь ручьями жидкого сияющего металла на лестницы и плиты платформы и, застывая, летели звонкими раскалёнными лепёшками в пыль городской площади. Пламя ревело, перекрывая вопли жителей, столпившихся у края площади, боясь приблизиться. Звёздное небо, казалось, потухло. Никто никогда не видел более чёрной ночи, окружавшей слепящий жар исполинского костра. Люди взирали на пожар с суеверным ужасом, будто не руки Александра и маленькой афинянки сделали это, а силы подземного мира и ввергнутых туда титанов вырвались на поверхность Геи. Жители города попадали на колени в предчувствии большой беды. И действительно, ни Александр, ни его военачальники не стали сдерживать воинов, для которых пожар послужил сигналом к грабежу. Толпа ошеломлённых горожан стала разбегаться, надеясь спасти имущество от распалившихся македонцев.
С раздирающим уши треском одна за другой стали проваливаться перекрытия, выбрасывая вихрящиеся столбы искр.
Александр вздрогнул и выпустил руку Таис. На его суровом лице отвращение и боль.
— Уйди! — неожиданно вскрикнул великий полководец, многих врагов убивший в бою собственными руками и стёрший с лица земли Фивы, Газу, Милет, Галикарнас.
Таис подняла руку перед лицом, будто защищаясь.
Ещё печальнее стали глаза двадцатишестилетнего царя, у ног которого лежала вся обозримая Азия.
— Нет! — мучительно сказал он. — Не навсегда. Я позову тебя.
— Не позовёшь! — ответила Таис.
— Как ты можешь знать?
— Ты знаешь, что я посвящена в тайное знание орфиков? — тихо спросила она.
Александр кивнул, в глазах самого могущественного человека в мире мелькнул страх.
— Нет, ты неправильно понял меня, царь, — печально сказала Таис, — ты не должен бояться неметоров*. Твоя душа жива. Дело в другом.
— В чём? — резко бросил он.
— Ты хочешь заглянуть за край Ойкумены, и это желание сильнее тебя, сильнее твоей любви, — с трудом, выдавливая каждое слово, произнесла она. — Наверное, у тебя слишком много вопросов к богам. Знаешь, я думаю, что однажды ты заставишь их ответить. За всё, что они сделали. Но не в этой жизни, и не в следующей.
Александр пронзил её взглядом и спросил:
— А ты? Ты разве хочешь не этого?
* Неметоры — тайные жрецы орфиков, жрецы Зевса Метрона — Зевса Измерителя. Их обязанностью было тайными методами физически уничтожать мерзавцев, душа которых умерла, прежде всего, мерзавцев, имеющих большую личную власть.
