его этапировали в другую тюрьму. Когда он там окажется, тогда и можно будет что-нибудь придумать. Там Храпова не будет… Тогда и конвой можно подкупить, и все такое. А пока Храпов за ним смотрит, лучше не дергаться… К тому же зачем тебе все это? Ролан же предал тебя, – понизив голос, сказал Горбинский.
– Ты шутишь? – удивленно посмотрела на него Аврора.
– Ну, он же рассказал про тебя Храпову, – опустил голову Юра. – Как будто это ты заказала Корчакова.
– Его били… Его заставили сказать про меня… А про то, что я кого-то заказала, никто ничего не говорил. И мне обвинение не предъявляли. Ролана судить будут, а ко мне даже следователь не приходил… Его судить будут… Он все на себя взял…
Аврора снова повернулась к окну и тут же почувствовала, как Горбинский коснулся ее плеч. Мягко коснулся. И приятно.
– Это что такое? – насмешливо, но без недовольства спросила она.
– Ничего, – отдернув руки, растерянно сказал он.
– А может, что-то все-таки было?
– Ну… Невольное желание тебя утешить. Я помогаю тебе с Роланом… И вообще… Ты всегда нравилась мне. Еще со школы…
Аврора резко развернулась к нему, но взглядом с ним не столкнулась. Юра прятал глаза, стыдливо опустив голову.
– И что с того? – спросила она с ехидством, не лишенным кокетства.
– Ну… Я думаю… Зачем тебе Ролан? Извини, что-то я не то говорю, – мотнул головой Юра.
– Зачем мне нужен Ролан, если есть ты? Ты это хотел сказать?
– Э-э… Извини. – Отступая назад, Горбинский вытянул перед собой руку, будто закрываясь от ее насмешек.
– Ролан – мужчина. А ты мямлишь, как баба… Ты до сих пор не женат, потому что не можешь общаться с женщинами, – язвительно посмотрела на него Аврора.
Горбинский поднял голову, поправил узел галстука, прокашлялся, как оратор перед тем, как повернуть к себе микрофон.
– Я не женат, потому что мне всегда нравилась ты.
– Ну вот, уже не мямлишь, – беззвучно похлопала она в ладоши.
– Ты вправду мне очень нравишься, – на глазах смелел Горбинский.
Аврора поджала губы, осуждающе покачала головой и показала ему на дверь.
Не верила она ему. Как не верила всем, кто претендовал на ее руку после смерти мужа. Может, она и хороша собой, но мужчин больше интересовало ее материальное благополучие, а не она. То ли дело Ролан. Ему не нужны деньги, ему нужна она сама.
Глава восемнадцатая
Небо в клеточку, жизнь в полосочку… Небо синее, теплое, а полоса черная, холодная. Сегодня этап, Ролана отправляют в дальние края. А вчера был суд, и его вольная жизнь укоротилась еще на восемь с лишним годков. Приговор был суровым – двадцать пять лет тюремного заключения. Храпов сделал все возможное, чтобы сплавить Ролана из своей вотчины куда подальше. Вот и ждала его длинная дорога в холодные сибирские края. Хорошо, что этап пришелся на лето, не придется замерзать в «столыпинских» вагонах. Хотя, если наступит многодневная жара, в той же тюрьме на колесах и угореть можно. Одним словом, нет добра, когда вокруг все худо.
В замочной скважине со скрежетом провернулся ключ, лязгнул засов, и дверь в камеру со скрипом отворилась. Сначала появились контролеры, они поставили Ролана в позу «ку», затем заковали в наручники, после разогнули, повернув лицом к вошедшему в камеру Храпову.
– Удачной тебе дороги, Тихонов, – злорадно усмехнулся начальник тюрьмы.
– Издеваешься?
– Нет, не издеваюсь. От всей души желаю тебе отсидеть весь срок и выйти через двадцать пять лет. Если доживешь.
– Еще неизвестно, кто из нас загнется раньше.
– А ты за меня не переживай. Ты за себя переживай. Кстати, я обещал тебе разговор с Авророй…
Ролан смотрел на сотовый телефон, как голодный на кусок жареного мяса.
– У тебя всего две минуты.
Храпов набрал номер телефона, поднес трубку к его уху.
– Да, – сквозь эфирную даль услышал он голос Авроры.
– Аврора, это я, Ролан!
– Я слушаю.
Голос ее звучал сухо и даже холодно.
– Это я, Ролан! Мне срок добавили. Меня отправляют на этап.
– Мне очень жаль.
Похоже, этот разговор очень ее тяготил.
– Аврора, я тебя не предавал! Я никому ничего не говорил про тебя! Они сами узнали!
– Я знаю, что ты меня не предавал. Храпов мне звонил, сказал, что ты держался достойно.
– Аврора! Меня отправляют на этап.
– Извини, но я ничем не могу тебе помочь.
– Не надо мне помогать! Просто жди меня!
– Сколько тебе дали? Четверть века?! Это ужасно… Мне будет под шестьдесят, когда ты вернешься… Хорошо, я буду тебя ждать, – не совсем уверенно сказала она. – Но было бы лучше, если бы ты дал мне свободу.
– Да, конечно, – растерянно пробормотал он.
Храпов забрал у него телефон.
– Все, время вышло, – сказал он, опуская трубку в свой карман.
– Вышло время, – безжизненно посмотрел на него Ролан.
Убила его Аврора. Как есть, убила. Такой удар нанесла, что и жить незачем. Не хочет она ждать его двадцать пять лет. И свобода ей нужна…
Со свободой понятно. Аврора еще молодая, ей не поздно выйти замуж, создать новую семью. Ясно и с тем, что четверть века – это невыносимо большой срок. Но ведь Аврора однажды уже вытащила его из заключения. У нее деньги, у нее люди, которые могут решить вопрос, как это в свое время сделал Алик Мотыхин. Но, похоже, у Авроры нет никакого желания помогать ему с побегом. Не нужен он ей. Все правильно, мавр сделал свое дело, мавр может уходить. На этап…
– Ну, все, бывай!
Храпов небрежно махнул рукой в сторону Ролана и с чувством исполненного долго вышел из камеры.
Дверь больше не закрывалась. Ролана вывели в коридор и отконвоировали на склад, где он получил по описи свои вещи из тех, что полагались ему в неволе.
Тихонов переоделся в спортивный костюм, сунул в сумку теплую жилетку – на будущее. Неплохо было бы получить что-нибудь из съестного, но посылок на его имя за последний месяц не было. Даже из одного этого можно было сделать вывод, что Аврора поставила на нем крест.
Что ж, раз уж так вышло, он готов взойти на свою Голгофу. И на этап пойдет, и срок свой до самого донышка выберет. Авроре же бог судья…
Лай собак остался позади, но еще слышны окрики конвойных, расфасовывавших по вагонам бурлящую арестантскую массу. Погрузка завершена, этап может следовать по маршруту. Но не факт, что в путь Ролан отправится сегодня. Только в одной точке отправления могут задержать на день-другой, и еще на каждой станции будут мурыжить. А солнце печет жарко, обшивка вагона накалена, внутри духота, вонь от немытых тел…
«Столыпинский» вагон уже не тот, что прежде – он совсем не похож на деревянную теплушку, в которой перевозили заключенных в прошлом веке. Внешне он похож на багажный вагон, но значительно укреплен с бортов и особенно снизу, чтобы зэки не могли вскрыть днище. Разделен на две части: в одной восемь купе для заключенных – три малых, карцерного типа, и пять больших; в другой размещается караул и даже
