Огромная, со всеми цивилизованными атрибутами для домохозяйки. Лена чувствовала себя на кухне как рыба в воде.
Сегодня на ужин овощное рагу. Любимое блюдо мужа. А готовит она вкусно.
Так, нарежем мяса. Поперчим. Обжарим лук. Сложим все это в кастрюлю...
Но почему ей сегодня как-то не по себе? Будто кто-то настойчиво влезает в ее мысли, не дает сосредоточиться на привычном деле. Может, в доме кто-нибудь есть?
Лена остановилась, замерла, прислушалась.
Тишина. Сереженька спит себе спокойно в своей кроватке. Он всегда после обеда долго спит.
И все же она чувствует, в доме есть кто-то посторонний. И он глядит ей в спину.
Она обернулась. Никого.
Лена взяла в руки тяжелый кухонный нож. Прошла с ним через кухню, потом по коридору. Заглянула в комнату, где спал малыш. Инстинкт матери.
Все спокойно. Сереженька спит, улыбается во сне.
Комната за комнатой... Она обошла весь дом. Никого. Гнетущая пустота. Но почему-то страшно.
Ей захотелось сгрести в охапку сынишку и бежать на улицу, снова к родителям, пока не приедет муж. Но кто же его тогда накормит? Он придет, как всегда, голодный.
Хочешь не хочешь, а надо возвращаться к плите.
На столе, на разделочной доске лежал листок бумаги. Раньше его не было.
«Привет, дорогая! Я вернулся! Теперь наконец-то мы сможем закончить когда-то начатое. Твой Александр Макарович».
Какой Александр Макарович? Откуда вернулся? Что значит «закончить начатое»? И как оказалось здесь это идиотское послание?..
– Ничего не понимаю, – удивилась она вслух.
– Сейчас поймешь, – прошептал ей на ухо чей-то голос.
Лена резко обернулась, и тут же ей на губы легла широкая полоса клеящего скотча. Мгновение, и ее тело оказалось в тисках чьих-то сильных рук.
– Не брыкайся, дорогуша. Я вернулся.
Гадкая улыбка исказила лицо непрошеного гостя. Но она его узнала.
Александр Макарович, подонок, мразь и насильник. Это он когда-то надругался над ней, еще девочкой. Как долго не находила она себе места после того случая, плакала, проклинала негодяя. Его посадили, но вот он вернулся.
Внутри у нее все судорожно сжалось. Ноги, руки потяжелели, тело отказалось повиноваться. У нее не было сил для сопротивления.
* * *
Тело Леночки было таким гладким и податливым. Она позволила себя раздеть.
Он грубо ухватил ее за волосы и подтащил к столу, завалил на спину. Вот оно, ложе их любви.
Лена по-прежнему не сопротивлялась.
– Ты ждала меня, дорогая. Ждала!.. Я так соскучился по тебе!.. Наконец мы вместе. Ты моя, – в исступлении бормотал он, раздвигая ей ноги.
Он кончил, едва только вошел в нее. И тут же возбуждение сошло на нет. Но он не может так просто уйти, оставить ее.
– Ты издеваешься надо мной, Леночка. Издеваешься. – Он смотрел на нее безумным взглядом. – Зачем ты так быстро забрала мое семя?.. Зачем?.. Так нельзя. Ты провинилась. Я должен наказать тебя, деточка...
И только сейчас он заметил, что в руке у нее зажат нож.
– Ты хотела убить меня, дорогая? – вкрадчиво спросил он. – Ты хотела меня убить? Почему? Разве тебе плохо со мной?.. Разве плохо?..
Леночка не отвечала. И это еще больше разозлило Александра Макаровича.
– Я накажу тебя. Накажу!
Он вырвал у нее нож, попробовал на остроту. На пальце выступила кровь.
– Я порезался, сука!
В низу живота он ощутил толчок. Это зашевелилась его плоть.
Он прошелся ножом по ее уху, срезал его начисто.
Леночка задергалась, замычала. Из глаз хлынули слезы.
И снова толчок. Плоть набирала силу. Кровь, пролитая им, возбуждала, как ничто другое.
И снова нож коснулся ее тела, срезал сосок на ее груди.
На этот раз боль не только вернула ей силы, но и увеличила их. Лена рванулась вперед, оттолкнула маньяка. Вскочила со стола, но не успела отбежать и на шаг. Нож вонзился ей в живот.
Она ойкнула и начала медленно оседать на пол.
В приступе безумия Александр Макарович подхватил ее на руки и снова уложил на стол. И снова занес над ней окровавленную сталь. В этот раз нож перерезал ей горло.
Лена умирала в агонии. Никогда он не ощущал себя таким счастливым, как сейчас. Она умирала, и это усиливало его желание в тысячи, сотни тысяч раз. Он входил в нее, наслаждался ее смертью.
И тут он очнулся. Пелена безумия спала с его глаз.
Александр Макарович с испугом смотрел на кровавое месиво. Оглядел самого себя. Весь в крови. В таком виде далеко не уйдешь.
Испуг прошел быстро. Он стал соображать, как выйти сухим из воды.
* * *
На месте преступления следователи обнаружили нож и топор – орудия безжалостной расправы. Отпечатков пальцев преступника нигде нет. В ванной, в красной от крови воде лежала замоченная в порошке одежда маньяка. В душевой кабинке не так давно мылся человек. Он смывал с себя кровь. Из гардероба мужа убитой исчезли костюм и пара туфель. Пропали также все золотые украшения покойной.
Ребенок, к счастью, остался жив.
* * *
Автобус увозил его на юг, к морю. Все равно в какой город или поселок, лишь бы подальше от Нагибинска, от места, где он впервые пролил чужую кровь. Он не раскаивался в содеянном. Напротив, гордился собой, своей смелостью, силой. Он отомстил этой суке за свои унижения на зоне.
Александр Макарович не знал, что едет по тому же самому маршруту, которым когда-то уезжала из родного города его приемная дочь, изнасилованная им Настя.
Из города он ускользнул незамеченным, добрался до Катайска, сел в автобус. Все пока идет гладко. Никто его не остановил, не нацепил на руки стальных браслетов. Все обойдется, он верил в это.
К концу пути он и вовсе успокоился.
В соседнем с ним кресле сидела женщина лет сорока – сорока пяти. Миловидная, ухоженная, ни грамма лишнего жира. Как раз та самая «ягодка». Они понравились друг другу.
Слово за слово, и завязалось знакомство. Дружбу закрепили бутылочкой коньяку.
Жила эта женщина в Тепломорске, на самом берегу моря. Двухэтажный дом, мужа нет – вдова. В доме все необходимое есть. Он может погостить у нее. Она не прочь. И разве ж мог Александр Макарович не принять столь заманчивого предложения?
В доме у Ирины Викентьевны действительно полный достаток. Но не от настоящего, от прошлого.
– С покойным моим мужем мы жили хорошо. Торговали. Спекулянтами нас еще называли. Ну и что? Зато мы имели все, – открывала она ему душу. – И дом, и машина была. Но после его смерти я бросила торговать. Да только время лечит все. Взяла себя в руки, и снова на рынок. Но куда там!.. Все сбережения сожрала проклятая инфляция. Будь все неладно!.. А торговля, она уже не приносит тех, прежних, барышей. Но ничего, я все равно не бедствую. Есть кое-что на черный день.
В доме был видеомагнитофон, отнюдь не японский. Так себе, совдеповская «Электроника». Старье без права на существование. Но он существовал и даже работал. И кое-какие кассеты имелись.
Первые дни Александру Макаровичу было не до видиков. Уж очень хороша в постели Ирина Викентьевна, все умеет, все позволяет. Не оторвешься.
Но все когда-нибудь приедается. И ему захотелось, так сказать, освежить ощущения.
