он сам, бандиты. Несколько пуль впились в его тело, выбили из него жизнь. Труп отвезли на судмедэкспертизу. При вскрытии патологоанатом обнаружил в нем признаки жизни. Его сердце работало само по себе. Невероятно, но факт. Парня срочно отправили на операционный стол. Почти сутки пролежало тело под ножом хирурга. У него были пробиты печень, легкое, желудок. Он не должен был жить. Но он не сдавался. Врачи залатали его внутренности, срастили разбитые кости, а дальше организм сам стал бороться за свою жизнь. Никто не верил, что он справится с этим. Но вот уже полгода продолжает биться сердце, работают легкие, перерабатывает пищу желудок. Организм полностью здоров. Но в себя человек не приходит. И, скорее всего, уже никогда не придет. Хотя кто его знает...
* * *
Где-то вдалеке послышался шум ветра, непроглядная тьма всколыхнулась, сжалась и снова начала расширяться со звуком идущего на посадку самолета. Стало светлеть, впереди показались очертания темных облаков – они приближались с возрастающей скоростью. Свет становился ярче, усилился и шум. Когда свет достиг яркости солнца и шум в ушах начал рвать перепонки, все вдруг исчезло.
Мирон открыл глаза и в полумраке увидел женщину. Она стояла над ним со шприцем в руках. Ширнуть его собирается.
– А ну вали отсюда на хрен! – прорычал он.
С голосом у него все в порядке.
Баба вздрогнула, уставилась на него очумевшими глазами, ойкнула и попятилась. Мирон схватил ее за халат, вскочил с койки и тут же почувствовал резь в желудке и гортани. Он поднес руку ко рту и обнаружил трубку, уходившую глубоко внутрь его. Что за хреновина? Еще одна трубка с иголкой на конце торчала у него в вене. Да это же капельница.
– Где я?
– В больнице, в реанимации, – пролепетала баба.
Он вырвал из себя обе трубки и осмотрелся. Так и есть, он в больничной палате. Как же он здесь оказался?
И тут он вспомнил все. Как выходил из подъезда своего дома, как откуда-то вдруг появилась «Волга», из нее показался ствол автомата. Огонь, грохот и адская боль, растерзавшая его тело. А потом угасающие во тьме голоса. Потом стало совсем тихо. И все, больше он не помнил ничего.
А может, он вовсе не в больничной палате, а где-нибудь в преисподней?
Он внимательно посмотрел на бабу и брезгливо сплюнул – ни на беса, ни на ангела она не тянет.
– А чего такая пугливая? Как будто я тебя сожрать хочу.
– Так вы же мертвый...
– Чо?!
– Нет, я не то хотела сказать. Вы, конечно же, живой. Но уже никто не надеялся...
– Так какого же хрена я тут с тобой разговариваю?
– Наверное, врачи ошиблись. Они думали, что вы уже безнадежны.
– Меня нельзя убить, ты поняла?
Сколько раз в этой жизни его пытались убить, сколько ран на его теле! Но он жив. Как будто заговорен от смерти.
– Поняла. – В глазах страхолюдины был суеверный ужас.
Его пытались убить люди Савелия. Выследили-таки. Менты также в курсе, что он грохнул авторитета. И уголовное дело на него, конечно же, завели. Но Мирона не убили. Значит, он под следствием, его ждет наказание.
– Что это за больничка? «Крытка»? – спросил он. – Отвечай, дура!
– Не понимаю, – замотала она головой.
– Тюремная больница или как?
– А-а... Обычная больница.
– Менты поблизости есть?
– Нет, только охранник у центрального входа. Но он не милиционер.
– Давно я тут?
– Да уже полгода.
Час от часу не легче. Полгода между жизнью и смертью. Никто уже не верил, что он оживет. А он ожил. И все потому, что бессмертен!
Мирон ощутил, как его захлестнула волна дикого восторга. Сейчас он чувствовал себя по меньшей мере богом. Он бессмертен, он всесилен, он непобедим!..
– Как мне выйти отсюда? – глядя на женщину как на пустое место, спросил он.
– Вам отсюда нельзя.
– Чо?! – рассвирепел он.
Его рука сжала ей горло. Когда он ослабил хватку, у бедняги уже не осталось ни малейшего желания перечить ему. Она рассказала, куда и в какую сторону идти, чтобы добраться до запасной лестницы, спуститься вниз и через черный ход выйти во двор больницы.
– Только как вы пойдете? Вы же голый!..
А ведь точно – одежды на нем ноль. Может, простыней обернуться?
– Через три палаты ординаторская. Там дежурный врач, мужчина, он такой же комплекции, как вы.
Ну вот, обработал бабу как следует, и она ему шефа своего с потрохами сдает. Ценный у нее язык. Вырвать бы его вместе с гландами, заспиртовать да в банку на полку. Но это уж как-нибудь в другой раз.
Мирон медленно поднял руку и резко опустил. Ребром ладони ударил женщину в шею. Она потеряла сознание и без чувств растянулась на полу. Теперь можно идти.
* * *
Павел Андреевич с вожделением смотрел на обворожительную Карину. Год как из медучилища эта сестричка, совсем молоденькая. Лицо у нее так себе, но фигурка – закачаешься. Особенно ножки – цены им нет. Весь год он домогался ее, старался, чтобы его ночные дежурства совпадали с ее сменой. И они частенько дежурили вместе. Только Карина искусно удерживала его на дистанции. Кокетничала с ним, крутила хвостом. Но близко к себе не подпускала. Легкий флирт, дальше этого их отношения не заходили. И сегодня на удачу ему оставалось только надеяться.
А надежда эта с каждым часом крепла. С начала смены Павел Андреевич предложил Карине продегустировать великолепный армянский коньячок. Обычно она отказывалась, а сегодня – нет. Только уединиться с ним в ординаторской она согласилась не раньше двух ночи.
Она сидела за столиком напротив него. Во рту дамская сигаретка, халатик на ней выше колена – ноги, одна на другой, открыты чуть ли не по всей длине, а возбуждают как... Половина бутылки уже оприходована. Ее глазки блестят, на щеках румянец, дыхание стало учащенным. Похоже, Карина созревает. Или уже созрела.
Павел Андреевич не выдержал, взял ее за руку и потянул к себе.
– А вот это лишнее, – взвизгнула она.
И собралась. Ну вот, разбитые иллюзии.
Но уйти Карина не успела. Дверь в ординаторскую с треском распахнулась, и на пороге возник совершенно голый молодой человек. Его лицо искажала зверская улыбка.
Он вошел в кабинет, закрыл за собой дверь и, абсолютно не стесняясь своей наготы, уставился на Карину.
– А ничего баба. Особенно губки!..
Он зашелся в глухом безумном смехе.
– Вы кто такой? – спросил Павел Андреевич, принимая вертикальное положение.
– Я? – ткнул себя в грудь незваный гость. – А ты меня не узнаешь?
Только сейчас врач впился в него внимательным взглядом. Тело искромсано грубыми шрамами, лицо бледное, осунувшееся. И знакомое. Батюшки! Да это живой труп из реанимации. Павлу Андреевичу стало не по себе. И все же он встал и подошел к шкафу.
– Раздевайся, козел! – рявкнул «живой труп».
– Я?! – удивился врач.
