– Не знаю, не было ничего, – пожал плечами Горемыка. – Может, эти, крутые, забрали? Один из них наклонялся, что-то поднимал...
– Какие они, на фиг, крутые? – презрительно скривился Фурман. – Да если б не волына, я бы его на запчасти...
– Так ведь была же волына. Была. Значит, он крутой, – не согласился с ним Косой.
Юра озадаченно ковырнул пальцем в носу. Что ни говори, а логика железная.
– Ничего, я эту падлу еще найду! – пригрозил он.
– А если найдешь, то что? – насмешливо сощурился Горемыка.
Водка сняла с него похмелье, и сейчас он находился в состоянии промежуточной трезвости – еще не пьян, но уже слегка под градусом. И на ногах держался крепко, и язык не заплетался. Ну, и голова неплохо соображала. Если и нужно с ним о чем-то договариваться, то сейчас самый подходящий случай. Чуть промедлишь, и поздно будет.
– Завалю!
– У него же волына.
– Я не Александр Матросов, чтобы на амбразуру бросаться. Сзади зайду.
– Слова это все, – покачал головой Горемыка. – Не станешь ты его валить. Зачем тебе это?
– А давай забьемся, что завалю!
– И что, если завалишь?
– А в рабство ко мне пойдешь!
– Чего?!
– Работать на меня будешь. Ты и Косой – уже двое. Еще пацанов найдем, бригада у нас будет. В Москву поедем... У меня наколочка там есть, – соврал Фурман. – Пацанчик из отряда дал. Миллионер один в своем доме живет, за городом, без охраны. Мы к нему в гости зайдем, поговорим, он нам свой миллион и отдаст...
– Грабанем, что ли? – скривился в раздумье Горемыка.
– Темный ты! – хмыкнул Фурман. – Грабят – это когда силой забирают. А он сам нам все отдаст – подобру. Если поздорову хочет быть... Или очко играет?
– Не играет, просто стремно как-то.
– А помнишь, как мы на гоп-стоп ходили?
– Когда это было!
– Были бы поумней, рэкетом бы занялись. Бригаду сколотили бы, торгашей данью обложили. Весь город бы нам платил...
– Так он сейчас Робинзону платит, – вставил слово Косой. – Робинзон у нас всем заправляет...
– И как живет?
– Очень клево живет. Особняк на водохранилище, яхта...
– Девчонок на яхте катает, да?
– Наверное.
– Они у него там на палубе голышом. Зарядку по утрам делают. Ноги врозь – ноги вместе, ноги врозь – ноги вместе. А у него своя гимнастика: упал – отжался...
Фурман представил, как с капитанского мостика собственной яхты с небрежным видом разглядывает голых девчонок, загорающих на верхней палубе. И даже мысленно поманил к себе тоненькую шатенку с очень выпуклой попкой. На длинных ногах, походкой от бедра, она приближается к нему, белозубо улыбается, рукой обвивает шею, обнаженной грудью прижимается к плечу...
– Упал – отжался. Упал – отжался. Упал – отжался...
От таких фантазий и дух захватывало, и в мозгах заклинивало.
– Эй, с тобой все в порядке? – удивленно посмотрел на него Косой.
– Нет. Со мной не все в порядке. Особняка у меня нет на водохранилище. И яхты нет. И девчонкам я не вправляю... А ты бы хотел на яхте? С ветерком. Одну телку за жопу мацаешь, другую – за сиську...
– Ну, если красивые телки...
– А нет никаких телок! Только Зойка да бухло! И никакого просвета, мля. Утром глаза продрал, опохмелился – и на работу, вечером в дуплет и спать. А потом где-нибудь под забором заснешь – и не проснешься. Или замерзнешь на фиг, или на перо поставят, чисто приколоться. Как собака сдохнешь! Тебе это надо?
– Не, как собака не хочу, – мотнул головой Косой.
– А как хочешь? – хмыкнул Горемыка.
– Никак не хочу.
– Рано или поздно придется сдохнуть, – покачал головой Фурман. – От жизни умирают. Не знаю, кто как, а я хочу помереть по-человечески. И жить как белый человек, и умереть так же. Но сначала белым человеком стать надо, правда, через черные дела. Бригаду свою сколотим и в Москву дернем миллионы намолачивать. Там свои водохранилища, и дома себе построим, и яхта у нас будет, и телки голые, и все дела. Не водку пить будем, а ром с виски, чин чинарем, как белые люди, через соломинку...
– Я через соломинку не хочу, – пожал плечами Косой. – Но яхта с девочками... У тебя реально наколка на миллионера есть?
– Слово пацана!
– И что, реально на лимон можно подняться?
– Сначала на лимон, потом на два. А там, глядишь, вагон придется покупать, чтобы бабки складывать. Вы сейчас апельсины бочками грузите, а потом будете вагоны с лимонами разгружать, а это уже царское дело, или нет?
– Не хило было бы, – почесал затылок Косой.
– Да мне и одной бочки хватит, если с лимонами... – осклабился Горемыка. – Только зачем с этими разбираться, ну, из кабака? Сразу бы в Москву и дернули, чего тянуть?
– А пить бросишь? – пристально посмотрел на него Фурман.
– Чего?!
– Нельзя пить, когда на дело идешь. Погореть можно.
– И долго не пить?
– Ну, неделю, может, две...
– Не, я так не согласен. Хотя, в принципе, можно...
– В том-то и дело, что в принципе, – усмехнулся Юра.
Толку от Горемыки не будет. И от Косого тоже. Не уйдут они в завязку: и здесь пьют, и в Москве не остановятся. А Фурману явно не хватает авторитета, чтобы запретить им.
Но авторитет зарабатывается. У него судимость, восемь лет за колючкой – это уже само по себе большой плюс. Теперь только нужно замазать прокол с крутым, который опустил его в глазах Горемыки и Косого. На этом же и подняться. Фурман завалит своего врага, и пацаны поймут, насколько высокого полета он птица. Начнут его бояться, и тогда он может вертеть ими как захочет... Но как завалить крутого?
– Ну что, вздрогнем? – поднял стопку Косой.
– Дело такое, что грех не выпить, – кивнул Фурман. – Давайте, пацаны, за наше общее дело!
Он уже порядком опьянел, когда появилась Зойка. Вымытые волосы распушены, платье старое, грубо сшитое, но короткое, бусы пластиковые вокруг шеи, туфли со сбитыми носками на каблуке. И улыбка – хитрая, хищная. А правую руку за спиной держит, что-то тяжелое в ней.
– Как я вам? – спросила она, ядовито глядя на Фурмана.
– Да лучше не бывает! – ухмыльнулся Косой.
Он попытался ее облапать, но Зойка оттолкнула его, шагнула к Фурману и наставила на него стволы обреза. Вот, значит, какую штуковину прятала за спиной!
– Так на кого ты бочку катил, козел? – шипящим голосом спросила она.
– Эй, ты че, с катушек съехала? – оцепенел Фурман.
Обрез охотничьей двустволки смотрелся очень внушительно. У Юры даже мурашки по спине поползли.
Косой находился сбоку от Зойки и запросто мог забрать у нее оружие, но он лишь с интересом наблюдал за сценой, явно ожидая продолжения. И Горемыка тоже не спешил помогать Фурману.
