– Да мне и одной хватит.
– На, держи! – Одну пачку мужик протянул Гене, а другую вернул в карман.
– Да нет, это ты держи!
Он ударил его без замаха, даже корпусом не повел. Но «козел» слетел с копыт и затылком стукнулся о трубу, что, выползая из земли, втягивалась в стену бани. Труба была обмотана теплоизолятом, и это значительно смягчило удар.
– Эй, ты чего? – потирая отбитый подбородок, спросил мужик.
– Ты же сам в пачку хотел... Вали отсюда, козлина позорная!
Увы, но эта выходка не осталась безнаказанной. Откуда-то вдруг появился офицер с повязкой дежурного и с ним два сержанта в камуфляже.
– Что за шум? И драка есть, да? – выразительно посмотрел на «козла» офицер.
– Да вот, ни за что ни про что... Земляков искал, а он по морде!
– Гроб себе заказывай, гнида! – пригрозил ему Гена.
И тем самым подписал себе приговор. На десять суток ареста. Но прежде чем препроводить в штрафной изолятор, ему позволили помыться, переодеться в лагерную робу. Вещи свои, сумку он сам сдал на склад, все как положено, по описи.
Его закрыли в четырехместной камере, где помимо него уже чалились два зэка – один рослый, с большой головой и удлиненным, как у лошади, лицом, второй низкорослый, худощавый, но более живой.
– А чего не здороваешься? – задиристо спросил мелкий.
– А кто его знает, кто вы такие? – скривился Гена.
«Может, вы петухи!» – читалось в его взгляде. Вслух он это сказать не решился – все-таки строгий режим, и за слова здесь спрашивают строго.
– Да мы-то правильные люди. А вот кто ты такой?
– И я правильный. – Витязь назвался, сказал, в какой зоне первый срок мотал, за какие грехи на вторую ходку загремел, за что сюда закрыли.
– Ну тогда присаживайся, если правильный. – Кивком головы мелкий показал на свободное место.
Нары здесь подняты, откроют их только на ночь. Но какие-никакие условия все-таки имеются.
– У нас в зоне кондей без дубка был, – хлопнув ладонью по железной столешнице, сказал он.
– И что, стоять приходилось? – густым голосом спросил рослый.
– Гонишь? Тут хоть стой, хоть лежи, а все равно сидишь, – хмыкнул Гена. – Теория относительности, блин...
– Какая теория? – не понял парень.
– Относительности. Это когда голову в загрузочную относят.
– Зачем?
– А чтобы мозгами загрузили.
– А зачем?
– Проехали... Я вот что хотел спросить, – обращаясь к мелкому, начал Гена. – Что за зона тут у вас? Я так что-то не очень понял. Красноповязочники беспределят, а мусора такие вежливые, аж тошнит. Козлиная зона, да?
– Красная. Была красной. Тебя вот за козла закрыли и пальцем не тронули. А раньше бы урыли... – с видом большого знатока объяснил мелкий. – Потому что порядки козлиные были.
– А сейчас?
– Сейчас... Тебя заяву заставляли подписать?
– Какую заяву?
– Ну, что на путь исправления встал. Было такое?
– Нет.
– А раньше было... Все подписывали. А Никон не подписал. Его здесь, в кондее, гноили. Почки на фарш отбили. А он все равно ничего не подписал. И барак на бунт поднял, а потом и зону «разморозил», когда новый начальник пришел. Тот права начал качать, Никона в кондей закрыл, а зона поднялась. Спецназ тут был, все дела. Прессануть нас хотели, а тут комиссия из Москвы, пресса... Короче, новый хозяин в крайняке остался, прижух конкретно. Сейчас тише воды ходит, взглянуть на зэка боится... Ну, в смысле, по закону все. И живем нормально, и на промке план человеческий, и пайка... А бузы нет, потому что Никон за этим всем смотрит. Если что не так, он чисто с хозяином вопрос решает и все выпрямляет, если не ровно...
– Кто такой Никон? В законе?
– Ну, да. Он вообще-то, «апельсин». В смысле, его на воле короновали. За деньги там или еще за что. А он тюрьму, говорят, под себя взял и здесь круто себя поставил. Братва за ним реально идет. Конкретно уважает. И если ты, например, назовешь его «апельсином», он тебе слова не скажет. А пацаны подойдут... Ну, я не знаю, что может быть. Может, ливер помнут, а может, и на пику. За Никона тут реально каждый подпишется.
– Но ты же назвал его «апельсином», – нахмурился Гена. Он уже понял, что мелкий ничего собой не представляет, серая масть, одним словом.
– Не, я так, для сведения.
– Да это неважно. Ты назвал «апельсином» реального уважаемого вора.
– Эй, ты чего? – всполошился мелкий, осознав, что напоролся на серьезный косяк.
– Да ничего. Я тебе сейчас башку откручу, чтобы за базаром следил...
Плевать Гена хотел на какого-то там Никона. Но если тот в законе, если первый в зоне человек, нужно к нему примазаться, чтобы в теме быть. Присмотреться, принюхаться, единомышленниками обрасти, на самый верх выбиться. А там, глядишь, Никон откинется, и Гена сможет занять его место. На корону он не претендует, но зону хотел бы под себя взять. И опыт у него есть, и желание.
Он не стал сильно бить мелкого – нос ему сломал да челюсть вывихнул. Но этого вполне хватило, чтобы Никон узнал об этом событии...
Абакум хмурил взгляд, сжимал зубы, но это не та мина, которая вызревает при хорошей игре. Вроде бы он вызвал Спартака к себе на разговор, но при этом сам чувствовал себя гостем.
– Общак должен быть один, – с внутренним натиском, но все-таки не очень уверенно проговорил он. – Зона одна, и общак должен быть один.
Спартак усмехнулся. Он и с Аржановым вопрос решил, и нового начальника зоны приструнил; «козлов» на место поставил, порядки воровские установил, за порядком смотрит, проблемы решает. Абакум же как бы в стороне. Числится со своими корешами в котельной, хотя реально ничем не занимается, только помещение занимает – типа, кабинет у него свой, там он и чифирь гоняет, и ночует. Петушков молоденьких к нему туда время от времени водят. Не жизнь у него, а малина. И все это потому, что Спартак не хочет обострять с ним отношения. Он сделал так, чтобы Абакума с его жуликами оставили в покое.
– Тогда и вор должен быть один, – пронзительно посмотрел на него Спартак. – Или ты скажешь, что я не в законе?
Абакум промолчал. Тогда Спартак надавил взглядом на Аркана, который до сих пор находился перед ним в долгу. Он хорошо помнил, как Аркан встрял в его разговор с Абакумом, как накосячил. Такое не прощается, но из уважения к Абакуму Спартак не стал спрашивать с него. Если же он сейчас вякнет...
Но Аркан, поджав губы, отвел взгляд в сторону. После того как Спартак «разморозил» и поставил под себя зону, глупо было идти против него. И против истины.
– Людей слушать надо, – сказал Скорняк. – Люди правду говорят. Вчера кто-то «апельсином» тебя назвал, так с него за это жестоко спросили. Не был бы ты в законе, не спросили бы. А спросили, потому что реально тебя уважают...
Спартак удовлетворенно кивнул. Слышал он эту историю. И хорошо, что Скорняк вставил ее в разговор, давая понять, что готов признать законного вора с погонялом Никон. Тем более что сам Абакум так его назвал, после того как Спартак поставил в стойло всех «козлов». Вроде бы и признал его, перекрестил, но до сих пор воротит от Спартака нос. Может, завидует, а может, через свои принципы переступить не может. Или на его деньги нос точит. Лагерный общак за ним, но насытить его у Абакума не выходит. Потому и злится. Потому и позвал, переступив через себя.
