– Да никто и не говорит, что ты новичок. Только ты кента моего замочил.
– Кого конкретно?
– Фирса.
– Гонишь? Фирса из-за бабы вальнули. И я здесь не при делах, понял?
– Но ты же «Двадцать пятый час» взял.
– Ну и что? На моей земле кладбище стоит, но это же не значит, что все трупы – мои?
– Ну, в общем, да, – кивнул потухший Жук.
– Тогда какие проблемы?
– Ты, Мохнатый, извини, я здесь уже давно: что там, на воле, не знаю – так, слухи доходят…
– Говорю же, из-за бабы Фирса вальнули. Пацан у этой бабы был, он его и вальнул. И его, и Касьяна…
– Да и про Касьяна я слышал… А что за пацан?
– Слышь, Жук, ты знаешь, сколько времени? – расхорохорился Мохнатый. – Я тебе чо, сказки на ночь рассказывать должен? Мне упасть надо, а я тут с тобой не в тему базлы гоняю…
– Извини, Мохнатый, не догнал… А где твоя скатка?
– Какая скатка? Менты меня по беспределу закрыли. Ни хабара, ни скатки, ничего!
– Ну, если моей периной не побрезгуешь, бери, братан!
Жук вытащил из-под одного матраса второй, взятый, видимо, по блату. Немного подумал и вернул его на место. Но сначала перебросил на верхнюю шконку свою постель с верхним матрасом. Он решил предоставить Мохнатому свое, более почетное место.
– Спасибо тебе, братан! Век не забуду!
– Ты извини, брат, что я не так тебя принял, – повинился перед ним «квадратный» амбал. – Австриец я.
Он подал Мохнатому руку, но тот сделал вид, что не заметил этого.
– Все нормально, Австриец, все путем.
Третьего арестанта звали Васютой. Он смотрелся не так внушительно, как его сокамерники, но все-таки физическая сила в нем чувствовалась. И волевой характер просматривался. Он одолжил Мохнатому второе одеяло, Австриец же подогрел его своей единственной подушкой.
– С миру по нитке – голому на рубашку, – снисходительно усмехнулся Мохнатый.
Не все так страшно, как могло показаться вначале. Когда его втолкнули в камеру, у Мохнатого мелькнула было мысль, что менты закинули его в пресс-хату. Но все оказалось не так. А если это действительно была пресс-хата, то можно будет пустить по воле слух, что Мохнатый вышел сухим из воды за счет силы своего боевого духа. Он такой крутой, что даже бандюги перед ним ломаются.
– Да какой ты голый, если почти весь город под себя взял, – с почтением к нему сказал Жук.
– Ну, не весь… Пока не весь.
– Я слышал, ты очень круто себя поставил. Говорят, ты наших пацанов построил.
– Каких это ваших?
– Ну, «юбилейских». Я сам с Юбилейного района, у Фирса в бригаде был; потом он на «Двадцать пятый час» ушел, в спокойную жизнь, а я с Джапаном остался… Ты, говорят, и Джапана убил, да? – мирно спросил Жук.
– А это плохо? – Мохнатый выстрелил в него взглядом.
– Хорошего, конечно, мало. Но ты же не в спину ему вставил, чисто раз на раз… Ладно, молчу, а то ты подумаешь, что я наседка.
– В натуре, спать пора, – сказал Австриец, выключая телевизор.
Арестанты легли спать, в камере стихло, но все-таки ощущение подвоха не исчезло – напротив, только усилилось. Что, если это какая-то ловушка? Что, если пассажиры этой камеры только и ждут, когда Мохнатый заснет?
Он чуть ли не до утра лежал с открытыми глазами, пытаясь удержать ситуацию под своим контролем, но все-таки сон в конце концов сморил его. Утром он проснулся живым и невредимым. Во время завтрака Жук позвал его к общему столу. Паршивая каша без масла и соли, которую подал баландер, не лезла в горло, но ее никто и не ел. У арестантов был не только телевизор, но и весьма солидный запас «вольных хлебов».
Сначала Жук спросил, когда Мохнатый ждет дачку с воли, а потом вдруг стал нахваливать и себя, и Австрийца. Тогда и понял Паша, что эти ребята хотят к нему в бригаду. Что ж, похвальное желание, и на нем следовало поиграть, чтобы держать этих амбалов на привязи. Но он будет только обещать, а на самом деле в команду к себе никого не возьмет. Перебежчики ему не нужны…
Глава 17
После сытного обеда человеку полагался сладкий сон, но наглый Городовой вытащил его на допрос. Это беспредел, и мент должен это понимать. Но у него ни капельки раскаяния в глазах: сидит, скалится и, похоже, всерьез думает, что взял самого Мохнатого за горло.
– А где адвокат?
– Предъявят обвинение, будет и адвокат. Ты что, Паша, права решил качнуть?
– Если нет обвинения, почему я здесь?
– Потому что здесь надежней.
– Да я вообще-то и здесь как дома, – скривил губы в пренебрежительной ухмылке Мохнатый.
– Завтра утром, Паша, к тебе следователь подъедет; надо, чтобы ты показания свои подтвердил.
– Какие показания?
– Ну, которые ты нам вчера дал. Насчет Вентиля, Кряка, Джапана…
– Ничего я вам не давал. Вы сами взяли. Выбили из меня. Под страхом смерти. Так я следователю и скажу.
– Паша, ты ничего не попутал? Ты же обещал нас во всем слушаться.
– Да нет, начальник, это ты попутал. Ты вчера по беспределу меня прессовал. Тебе ответить за это придется!
– Паша, очнись! Тебя снова заносит…
– Да нет, начальник, это тебя заносит. Под вышку меня подвести хочешь? Нет, так не пойдет…
– Ну да, это понятно. Не хочешь признаваться – не надо. Но Куприяна сдай. Забудем Вентиля, забудем Кряка, забудем Джапана. Давай обо мне вспомним. Скажешь, что Куприян меня заказал. Позвонишь ему, прикажешь, чтобы приезжал…
– Ну, ты, начальник, в натуре!.. Чтобы Мохнатый своих пацанов сдавал? Адвоката сюда давай! И прокурора. Ну, чего таращишься, мент? Что, хрен тебе не мясо, да? Не на того нарвался, понял? Ничего у тебя на меня нет! Я скоро отсюда выйду…
– И что тогда?
– А ответить тогда придется!
– Кому, мне?
– Нет, Пушкину Александру Сергеевичу!
– Я думал, ты все понял, Паша, – разочарованно покачал головой капитан.
– Я же говорю тебе, мент, не на того ты нарвался! – презрительно скривился Мохнатый.
Он снова почувствовал себя верхом на белом коне. Перед допросом Паша успел договориться с надзирателем, чтобы тот передал на волю маляву. Кашалот поставит на уши всех, кто может ему помочь, и скоро его вытащат на свободу. А Городовой ответит за свой беспредел по всей строгости закона. Мохнатый никаких денег на это не пожалеет.
– Сам скоро зону будешь топтать!
– Может, успокоишься?
Городовой не казался сейчас таким самоуверенным, как вчера, на ледяной реке. Потому что не было у него над Мохнатым той власти, которая позволяла казнить и миловать.
– Да я спокоен, как удав!
– Вот и хорошо. Успокойся, подумай, вспомни, что наша власть всегда бьет вашу, бандитскую.
– Так уж и всегда? И не бандит я, понял? Я – честный арестант! Я с ворами завсегда!
– Да мне разницы мало, что вор, что бандит. И тех давить надо, и этих. Чем я и занимаюсь. Но тебя,
