– Чайку мне заваришь.
– Или водочкой подогреть, – лукаво улыбнулась она. – А стелиться нельзя.
– Да я и не претендую.
– Зато я претендую. Нравишься ты мне, Агафоня. Назвала бы тебя красавчиком, да ты обидишься. Ты же правильный пацан, да?
– Правильный, и чо? – повелся он.
– А то, что мы никому ничего не скажем.
Наташа ласковым взглядом облизнула его лицо, шею, скользнула вниз к брюкам. Медленно расстегнула верхние пуговицы на блузке, провела пальчиками по обнажившейся коже груди. Агафоня не смог устоять – взгляд его замаслился, рот приоткрылся – словно в ожидании поцелуя...
– Или сначала по пять капель? – спросила она.
– Сначала пять капель, – очумело кивнул он. – Потом еще пять капель... И еще... Черняк сказал: не стелиться...
– Так никто ж не узнает.
– Он узнает. Он все видит.
– Нормально все будет. Присаживайся. А я на коленки встану перед тобой.
– Зачем? – спросил Агафоня, сглатывая слюну, чтобы промочить пересохшее от волнения горло.
– Тебе понравится. Но сначала водочки...
– Для дезинфекции? – похабно осклабился он.
– Ну, может быть...
Она посадила его за стол спиной к холодильнику. Поставила два маленьких стакана, достала бутылку водки, но наполнила только один.
– А я, наверное, лучше шампанского...
Но шампанским она угостила Агафоню. В ожидании чуда он утратил бдительность и не обернулся к ней, когда она доставала из-за холодильника пустую бутылку из-под шампанского. А когда заметил подвох, было уже поздно. Наташа изо всех сил ударила его по голове. А у пустой бутылки, как известно, убойный эффект покруче, чем у полной. Агафоня вырубился мгновенно.
Добивать его Наташа не стала. Пусть пока живет, а там Черняк с него спросит. Она быстро собрала вещи и, дабы не пытать судьбу, покинула квартиру через балкон. Мало ли что, вдруг Черняк оставил кого-то во дворе – смотреть за ней...
Такси, вокзал, автоматическая камера хранения, кубышка с деньгами, ближайший поезд. Наташа уезжала. «И пропади все пропадом!..»
Глава 7
1
В следственном изоляторе Зиновия обрили наголо, отчего он стал похож на ощипанного воробышка. Затем была «сборка», где его продержали два дня. На третий день пропустили через баню, прожарили вещи, всучили матрац, белье и прочие предметы тюремного быта. Ну а дальше общая – камера, где его ждала неизвестность.
В камеру он входил с ужасом морского путешественника, угодившего на тропический остров, кишмя кишащий черномазыми людоедами. Нет, здесь его заживо не сожрут. Но могут сделать такое, отчего вся его дальнейшая жизнь превратится в ад. Лесничий как-то рассказывал про зону, где он мотал срок. Дикие нравы, дикие законы. Слабохарактерные там долго не живут...
Камера представляла собой тесный гудящий улей. Только вместо пчел – безликая людская масса, на фоне которой черным пятном выделялись развязные трутни с татуировками на всех мыслимых и немыслимых местах. А вместо запаха меда – смрад от грязных тел, ног и нечистот...
Дверь за ним уже давно закрылась, а он все стоял на пороге в ожидании чего-то страшного. Вот-вот гром с небес грянет. И грянул гром! Откуда-то из глубин тюремной камеры выскочила молния в облике раздетого по пояс уголовника с хищным оскалом на все лицо. Золотая фикса, татуировки на плечах и на груди. Одним словом, зловещий вид.
Он ничего не спрашивал, он просто смотрел на Зиновия – вернее, просвечивал его насквозь своим рентгеновским взглядом. Зиновий понимал, что нужно держать хвост пистолетом. Пытался сосредоточиться, чтобы изобразить чувство собственного достоинства и уверенность в себе. Но лицо предательски расползалось в испуганной гримасе...
Наконец-то арестант соизволил заговорить с ним.
– Как зовут?
– Зи... Зиновий...
Он назвался, и в голове поднялась настоящая суматоха. Дурацкое имя, дурацкий вид, с которым он представился...
– Зина? – омерзительно осклабился уголовник. – Братва, к нам Зина пожаловала!
Зиновий понял, что пропал. Вот когда его бабское имя сыграло с ним злую шутку! И о чем только думал отец, когда называл его так? Ведь сам ушел к другой женщине, завел новую семью, забыл о них с матерью, а это дурацкое имя осталось...
Камера загудела. Так реагируют болотные комары-кровососы на появление живого мяса. Но напрасно боялся Зиновий, что его начнут пользовать по неестественному для него женскому назначению. Никто даже не поднялся с места, чтобы выйти к нему. И его никто не потащил в глубь смрадного болота...
– Твое место на параше, Зина...
Уголовник показал ему на свободную койку возле фанерного закутка, откуда воняло особенно нестерпимо.
– И спать здесь будешь, и дальняк чтобы в чистоте был. Понятно, Зина?
– Да, конечно...
Зиновий бросил скатанный матрац на свободную койку, застелил белье, накрыл одеялом. Сокамерники с насмешкой посматривали на него. Такое ощущение, будто они ждали начала какого-то циркового представления. И если так, то Зиновий уже знал, кто будет клоуном. Он и сам замер в жутком ожидании. И в конце концов дождался.
К нему сквозь тесноту камерного пространства продрался тот же самый уголовник с золотой фиксой.
– Зина, ты чо, спишь? – с издевательской насмешкой на тонких губах спросил он. – Я же тебе русским языком сказал – параша твоя. Дальняк ты шнырить будешь.
Зиновий понял, что его заставляют убирать сортир. Но уж лучше это, чем то, чего он больше всего боялся. Он поднялся на ноги, обреченно опуская плечи. Надо так надо... В армии он через два дня на третий в наряды ходил, и все дневальным по роте. Два года чужое дерьмо выгребал, и ничего, живым и здоровым домой вернулся...
– Да погоди ты, – осадил его фиксатый. – Сначала отдохни с дороги, водички попей. А я тебя водичкой угощу, браток. Вертун, ходь сюда!
Перед Зиновием всплыла еще одна уголовная рожа. В одной руке три одинаковые алюминиевые кружки.
– Сходи, водички набери, – велел он.
Зиновий послушно сходил к умывальнику, набрал воды во все кружки. Когда вернулся, фиксатый и его дружок уже сидели на его койке. Вертун взглядом показал на табуретку, но вовсе не для того, чтобы Зиновий сел на нее. Он должен был поставить туда кружки, а сам остаться стоять.
– Играть будем, – ощерился он. – Игра такая, «Светофор», может, слышал, а?
– Нет, – подавленно мотнул головой Зиновий.
– Ну, я тебя научу. Смотри, эта кружка обозначает красный цвет, эта – желтый, эта – зеленый. Я сейчас их прокручу, а ты отгадаешь, какая кружка какого цвета. Сечешь?
Зиновий подавленно кивнул, хотя на самом деле невозможно было понять, как определить цвет той или иной кружки. Ведь они абсолютно одинаковые. А если Вертун их еще и прокрутит, то все вообще запутается до невозможности.
– Угадаешь – хорошо, нет – выпиваешь воду. Так, начнем. Какого цвета эта бадейка?
– Зеленого.
