работающая система охлаждения и вентиляции.
– Правда, стиль у вас мрачноватый и тона темные. Мне кажется, этот стиль отражает вашу внутреннюю сущность. Это не комплимент.
– Я и не жду от вас комплиментов.
– И еще, я не нашла свой портрет. А ведь вы, помнится, меня рисовали. И обещали, что мой портрет будет красоваться в вашей домашней коллекции...
– Рано еще вешать ваш портрет. Сначала надо разобраться с вашим делом. А потом уже портрет – как напоминание о моем сыскном прошлом, как веха в моей жизни...
– Да, но я не вижу никакой коллекции. Никаких напоминаний о вашем сыскном прошлом. Или вы новичок в своем деле?
– Нет, не новичок. И, надеюсь, не дилетант...
– Ладно, расслабьтесь, профессор... Или вы вовсе не профессор?
– Давайте договоримся так, если я найду убийцу вашего мужа, тогда профессор; если не найду, то ноль без палочки.
– Договорились.
– Это своего рода пари. И раз уж мы его с вами заключили, то у меня нет иного выбора, как довести это дело до конца.
– Ваша воля.
– А насчет портрета не переживайте. Я прямо сейчас нарисую новый, и прямо при вас повешу его на стену.
– Это совсем не обязательно.
– И тем не менее...
Профессор Гарварт извлек из секретера запасной набор для рисования. Плавным успокаивающим движением провел карандашом перед ее глазами...
Яна не страдала повышенным любопытством, но пройти мимо комнаты, где Римма Борисовна разговаривала со своим сыном, не смогла. Остановилась, затаив дыхание.
– Не можешь ты иметь детей, понимаешь! – эмоционально, но на пониженных тонах, чтобы не было громко, сказала Римма Борисовна.
– Почему? – возмущенно спросил Вильям.
– Потому что в детстве болел свинкой.
– Ну и что?
– Ничего. Если бы не орхит... Помнишь, как яички у тебя воспалялись. Как мучился, помнишь?
– Но ведь это же прошло.
– Нет... Константин Яковлевич сказал, что сама по себе свинка не страшна, но если разовьется орхит, тогда плохо. Тогда бесплодие... У каждого третьего мужчины после свинки орхит бывает, в период полового созревания... Потому и нет у вас детей... А тот ребенок не твой был...
– А чей?
– Ты же сам говорил, что у нее парень был...
– Это неправда! – истерически взвыл Вильям.
Если бы Яна вовремя не зашла в ванную, он бы сбил ее с ног, выскакивая из комнаты.
Она держала руки под краном с горячей водой. Это был почти кипяток, но ей нисколько не было больно. Или была боль, но она ее не замечала. Сердце билось в груди с разрушительной частотой, кровь приливала к голове, перед глазами все плыло... Она и сама сомневалась в том, что Вильям приходился отцом ее умершему ребенку. Но теперь она точно знала истину. И не только она – Римма Борисовна тоже знает, что ребенок не от него. И Филипп Михайлович тоже, выходит, в курсе. Но вслух никто ничего не говорит. А она, как дура, думает, что все в порядке...
Скорее всего, Римма Борисовна озадачилась тем, что за три года после родов Яна ни разу не забеременела. Ходила в больницу, обследовалась, врачи неизменно ставили диагноз – здорова. А ребенка зачать не могла. Потому мать Вильяма и провела расследование с участием Константина Яковлевича, известного врача из Центральной клинической больницы и друга их семьи. Он-то и рассказал про последствия, казалось бы, безобидной детской болезни...
Все бы ничего, но теперь все знают, что Яна рожала ребенка от Егора. Все знают, что не была она чиста перед Вильямом... А это значит, что мать будет отговаривать его от Яны. Дескать, зачем она тебе такая...
А Яна не хотела терять Вильяма. За три года она привыкла к хорошей жизни. Роскошная квартира, дом полная чаша. Отношение со стороны Риммы Борисовны всегда было прохладным, но козни против Яны она никогда не строила. А Филипп Михайлович и вовсе был мил с ней. Если точнее, сдержанно мил. И, как и его супруга, не позволял Вильяму жениться на Яне. Прямого запрета не было, но и согласия тоже. Дескать, не в паспортном штампе счастье, а в любви. Любите друг друга и живите как муж и жена. А уж мы чем можем, тем и поможем. И помогали, тем самым лишая Вильяма возможности противиться их воле...
Возможно, Римма Борисовна и Филипп Михайлович давно уже знали о том, что их сын бесплоден. Возможно, потому и позволяли ему жить с Яной, что знали о его неспособности заводить детей. Нет в семье ребенка, нет и одной из составляющих, из которых складывается крепкая семья. Такой же важной составляющей, как и любовь... Возможно, они только того и ждут, что Вильям разочаруется в своем выборе. А у них с Яной, как назло, до сих пор мир и согласие. Может, потому и завела Римма Борисовна этот коварный разговор. Может, потому и настраивает его против Яны...
Она вышла из ванной, заперлась в спальне и обессиленно рухнула на кровать. Не выйдет она из этой комнаты, пока Римма Борисовна не уберется из дома.
Ждать пришлось долго. Но без участия Вильяма. Ему было не до того, что с ней происходит. Мать настигла его на кухне и сейчас что-то говорит ему, наверняка настраивая его на разрыв с Яной. Бояться им с Филиппом Михайловичем нечего. Яна их сыну не жена, претензий на квартиру, машину и прочее имущество не предъявит. Ей запросто можно дать пинка... Что ж, чему быть, того не миновать...
Она уже успокоилась, когда наконец Римма Борисовна ушла. Вильям попытался зайти в спальню, но его остановила запертая дверь. Дернул за ручку раз, другой.
Яна неторопливо поднялась с кровати, но когда открыла дверь, Вильяма за ней уже не было. Она услышала шум в прихожей, вышла на шум и увидела его – он уже оделся, обулся.
– Ты куда?
– Пойду прогуляюсь, – пряча от нее глаза, буркнул он.
– Что-то случилось?
– Нет, все в порядке.
– А мне кажется, что нет.
– Сама знаешь, что делать надо, когда кажется.
– Если ты прогуляться, то я с тобой.
Он немного подумал и пожал плечами:
– Пожалуйста...
Яна ушла в спальню, чтобы подкрасить губы и подвести глаза. Ее внимание привлек хлопок двери. Это ушел Вильям. Без нее...
Вернулся он поздней ночью. Сначала долго ковырялся ключом в замочной скважине, затем нажал на клавишу звонка.
Яна открыла дверь, а он все звонил. Голова опущена, качается из стороны в сторону, как у старого невротика. Ноги еле держат – не подпирай он плечом стену, вряд ли смог бы сейчас стоять. Густое коньячное амбре...
– И где мы были?
Ей пришлось повторить вопрос, прежде чем он понял, что с ним разговаривают.
– А-а... Ну-у... Пу-усти-и...
Пошатнувшись, он переступил порог, но споткнулся о срез ковровой дорожки и с шумом растянулся на ней.
Это был не первый случай, когда он набирался до чертиков, после того как стал жить вместе с Яной.
